Богдан Сушинский - Черный легион

— Обыкновенно. Как все остальные доносы, — слегка осмелела Фройнштаг. — Но мы с вами не о том говорим. Только что вы хотели пристрелить меня, Скорцени. Я почувствовала это.

— Я никогда не отказываю себе в таком желании. Если только оно возникло. Кажется, вы что-то говорили о доносе.

— Не измывайтесь надо мной. Если бы на месте Катарины оказалась я, на один патрон в магазине вашего вальтера, конечно же, стало бы меньше.

Скорцени расстрелял ее взглядом, демонстративно застегнул кобуру, как бы подчеркивая, что слишком ценит каждый хранящийся в ней патрон, и продолжил свой путь в сторону виллы.

61

Поднялось солнце, и каменистая тропинка парила, источая терпкий запах полуистлевшей хвои.

Немного успокоившись, Скорцени понял, что ему совершенно не хочется возвращаться на виллу и вообще выходить из этого леса. День войны, проведенный в одиночестве в лесу где-то в центре Италии… Чудесная мысль.

— Уж не знаю, что она там наговорила, эта стерва, — совершенно некстати возникла у него за спиной Лилия, — зато знаю, какую ошибку допустила я сама. Не следовало доверять ее вам — ничтожному влюбленному мужлану. Я сама должна была пристрелить ее. Даже без вашего ведома.

— Без моего ведома, унтерштурмфюрер, вы не вправе пустить пулю в лоб даже самой себе, — холодно заметил Скорцени. — У меня действительно возникло желание пристрелить вас, но не из-за того, что надругались над этой девушкой в бассейне, а из-за того, что осмелились следить за мной. Этого пока что не позволяет себе даже ваш любимец Кальтенбрун-нер. Не говоря уже о Мюллере.

Фройнштаг вызывающе, демонстративно рассмеялась.

— Я должен воспринимать ваше ржание, как признак сомнения? Или как возражение? — на ходу поинтересовался штурмбаннфюрер.

— Скорее как вежливое возражение, — простила ему ржание Фройнштаг.

— Что вы имеете в виду?

Лилия молчала.

— Что вы имеете в виду, Фройнштаг? — более жестко повторил свой вопрос Отто Скорцени.

— На вашем месте я бы не была столь уверенной, что вас совершенно оставили без опеки.

Скорцени промолчал. В другое время и при других обстоятельствах он, конечно же, потребовал бы доказательств. И сделал бы это настолько твердо, что, если бы Лилия действительно располагала хотя бы одним мало-мальски значащим фактом, она бы его выложила. Но сейчас штурмбаннфюрер счел недостойным себя задавать вопросы по поводу ничтожных подозрений разгневанной женщины.

— Я не ангел, Скорцени, признаю это, — иным, совершенно упавшим, покаянным голосом признала Фройнштаг. — Но моя ли это вина? Вы ведь знаете, что я шесть месяцев прослужила надзирательницей в женском лагере.

— Что из этого следует?

— Если вы не поняли, что значит полгода прослужить надзирательницей в женском лагере, я уже вряд ли смогу объяснить вам что-либо. Скажу лишь: то, что так шокировало вашу фурию и даже вас, мой штурмбаннфюрер, в этом лагере было обычным воскресным развлечением.

— Такое позволялось?

— Смотрели, как на невинную забаву.

— Я не знал об этом, — проговорил Скорцени с чувством вины в голосе.

— Подозреваю, что вы многого не знаете. Я могла бы порассказать вам…

— Только не посвящайте меня в эти свои подробности, — брезгливо поморщился Скорцени. — На сегодня с меня предостаточно.

62

У загородной резиденции Пия XII «Кастель Гандольфо» Мария Сардони оказалась поздней ночью. Требование немедленно впустить ее на территорию и позволить встретиться с Паскуалиной Ленерт офицер швейцарской гвардии встретил сонным смехом истосковавшегося по женской ласке мужчины, которому прекрасная женщина, наконец, явилась, но… во сне.

— Не советую до утра приближаться к воротам, синьора, — вежливо грубил он, всей своей огромной фигурой вытесняя девушку из привратной комнатки для охраны. — Хоть нас и называют «опереточной гвардией», стрелять мои парни не разучились. Так что тысячу молитв, синьора.

— Позвольте хотя бы позвонить ей по телефону.

— В столь позднее время?! Я не безумец. Кстати, кто вы?

— Мария Сардони.

— Кто такая Мария Сардони? — уставился офицер на замершего рядом гвардейца. Только присутствие этого охранника мешало офицеру более предметно заняться талией девушки, которая бросилась ему в глаза с первого взгляда. Весь вид Марии Сардони явно располагал к этому. Создавалось впечатление, что по крайней мере двое последних суток она провела в лесу. К тому же не одна.

— Не могу знать, — с альпийской медлительностью ответил бывший горный стрелок.

— Зато мое имя прекрасно знакомо сестре Паскуалине, — мановением руки остановила приближение к себе офицера странная ночная визитерша. — И еще… Вынуждена предупредить: если я останусь за оградой, меня попросту убьют. Можете быть уверены, что «папесса» вам этого не простит.

— «Папесса»? — Офицер знал, что называть Паскуалину Ленерт «папессой» позволяли себе только люди, очень близкие к Святому престолу. Или к самой сестре Паскуалине.

И он решился.

— Я не могу допустить гибели такой красавицы, — скабрезно улыбнулся он. — Этого мне не простят ни «папесса», ни Всевышний.

Еще через минуту он уже мог гордиться своей решительностью: едва заслышав имя визитерши, всесильная Паскуалина по-армейски приказала:

— Впустить. Немедленно провести ко мне. — И, чуточку замявшись, добавила: — Не обыскивать. Вы поняли меня, лейтенант?

Она произнесла все это на немецком. Чеканя каждое слово. Тоном человека, который давно ждал появления здесь синьоры Сардони, а потому не позволил себе сомкнуть глаза.

— Она не против, — озадаченно признал офицер, положив трубку. — Но, согласитесь, что вы не сразу убедили меня. Не произвели впечатления.

— У меня еще будет время произвести его, — сухо пообещала Мария, бросив встревоженный взгляд на часики.

63

Паскуалина принимала ее в той же комнатке-келье, в которой недавно беседовала со Скорцени. Она явилась в халате, однако никаких следов сна на ее лице Мария не заметила.

— Я ждала тебя, Сардони, — кротко призналась ночной гостье.

— Ждала? Как ты могла ждать меня? Почему?

— Очень боялась, что тебе не удастся вырваться из рук этого варвара.

Мария недоверчиво взглянула на Паскуалину, швырнула сумку с пистолетиком на столик — к раскрытой Библии и подножию распятия.

— То есть ты знала, где я нахожусь.

— Когда ты устраивала визит Скорцени — еще нет. Ты ведь молчала.