Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Так что Нипиза три дня усердно трудилась над новым платьем и в день рождения предстала перед Пьеро в таком туалете, что у того дух захватило. Она соорудила себе высокую прическу, сложную, будто корона, как научила ее Ивонна, младшая из англичанок, и вдобавок воткнула в блестящие черные завитки темно-красный цветок кастиллеи. Под этой прической сияли глаза, алели губы и щеки – а дальше было чудесное красное платье, подчеркивавшее все изгибы ее тоненькой фигурки, платье того фасона, который два года назад был в большой моде в Нельсон-Хаус. А под платьем, едва прикрывавшим колени – то ли Нипиза забыла, какой длины должна быть юбка, то ли материи не хватило, – виднелись coup de maître[36] ее наряда: городские чулочки и восхитительные туфельки на высоких каблуках! Перед таким зрелищем должны были пасть замертво все лесные боги. Пьеро повертел ее так и этак, не говоря ни слова, но улыбаясь, а когда она ушла гулять вместе с Ба-Ри, слегка прихрамывая в неудобных туфельках, улыбка его погасла и взгляд стал холодный и неподвижный.
– Mon Dieu, – прошептал он по-французски при мысли, которая острым клинком пронзила его сердце. – Да в ней нет ни капли материнской крови – non. Она француженка. Да, француженка – и настоящий ангел.
Пьеро сильно переменился. Последние три дня Нипиза была до того увлечена шитьем, что не заметила этой перемены, да и сам Пьеро старался не показывать виду. Путешествие на станцию Лак-Бэн и обратно заняло у него десять дней, и он принес Нипизе радостную весть, что месье Мак-Таггарт сильно занемог печипу, заражением крови, – от этой новости Ива захлопала в ладоши и радостно засмеялась. Но Пьеро знал, что комиссионер поправится и еще вернется в их хижину на Грей-Лун. И когда он явится в следующий раз…
Именно от этой мысли лицо его становилось холодным и жестким, а глаза вспыхивали. И он думал об этом весь день рождения Нипизы, хотя ее смех был для него как песня. Dieu, ей уже семнадцать, а она все равно еще ребенок, еще младенец! Она и представить себе не могла, какие страшные картины ему видятся. И Пьеро так боялся навсегда пробудить ее от этого прекрасного детского сна, что не решался сказать ей всю правду, объяснить ей все полностью, до конца. Non, так нельзя. Он, Пьеро Дюкен, будет настороже. А она пусть смеется, поет и играет – и пусть на ее долю не выпадет тех мрачных предчувствий, которые теперь портят его жизнь.
В тот день к ним пришел с юга Макдональд, правительственный картограф. Был он седой, косматый, умел хохотать от души и обладал чистым сердцем. Он пробыл у Пьеро два дня. Макдональд рассказал Нипизе о своих дочерях, оставшихся дома, об их матери, которой он дорожил превыше всех земных сокровищ, а когда он отправился дальше на розыски границы распространения сосны Банкса[37], то сделал фотографии Ивы, какой увидел ее в день рождения – блестящие волосы, уложенные в высокую прическу со сложными завитками, красное платье и туфельки на высоких каблуках. Негативы он забрал с собой и пообещал Пьеро, что когда-нибудь привезет им отпечатки. Так причудливо и невинно с виду плетет судьба подчас сети трагедии.
* * *
После этого долгие недели жизнь на Грей-Лун текла тихо и мирно. Для Ба-Ри то были чудесные дни. Поначалу он остерегался Пьеро. Потом приучился терпеть его и наконец признал за ним право обитать в хижине наравне с Нипизой. Но настоящей хозяйкой для него стала Ива, и за ней он следовал тенью. Пьеро эта привязанность доставляла глубочайшее удовольствие.
– Ах, вот бы через несколько месяцев он вцепился в глотку месье комиссионеру, – пробормотал он как-то раз.
В сентябре, когда Ба-Ри сравнялось полгода, он уже догонял размерами Серую Волчицу – коренастый, поджарый, с длинными зубами и широкой грудью, с челюстями, которые могли перегрызть кость, будто сухую ветку. Он всегда и везде следовал за Нипизой. Они вместе купались и в лесном озере, и в ручье на дне оврага. Поначалу Ба-Ри пугался, когда Нипиза ныряла с края обрыва, с того самого места, откуда столкнула Мак-Таггарта, но через месяц она уже научила Ба-Ри прыгать следом за ней с двадцатифутовой высоты.
Был конец августа, когда Ба-Ри увидел первого своего сородича, кроме Казана и Серой Волчицы. Летом Пьеро отпускал ездовых собак вольно бегать по островку посреди озера в двух-трех милях от хижины и дважды в неделю ловил сетью рыбу для них. Один раз, когда он отправился навещать собак, Нипиза пошла с ним и взяла с собой Ба-Ри. Пьеро прихватил длинную плеть из кишок карибу. Он думал, будет драка. Но ничего не произошло. Ба-Ри заодно со сворой набросился на рыбу и ел вместе со всеми. Пьеро был несказанно доволен.
– Отличная ездовая собака из него получится, – посмеивался он. – Давай на недельку оставим его со сворой, моя Нипиза.
Нипиза с неохотой согласилась. Пока собаки увлеченно ели, они отправились домой. Каноэ отплыло уже далеко от берега, когда Ба-Ри обнаружил, как его провели. Он тут же прыгнул в воду и поплыл за ними, и Ива помогла ему забраться в лодку.
В начале сентября к ним зашел один индеец и принес новости о Буше Мак-Таггарте. Комиссионер был очень болен. Он едва не умер от заражения крови, но теперь поправился. Когда в воздухе приятно запахло осенью, у Пьеро появились новые опасения. Но поначалу он не говорил Нипизе, что у него на уме. Ива уже позабыла комиссионера с Лак-Бэн – ей кружила голову славная осень в диких лесах. Нипиза ходила с Пьеро в далекие походы, помогала прокладывать новые тропы, где можно будет с первым снегом ставить силки, и в этих походах ее всегда сопровождал Ба-Ри.
Все свободное время Нипиза приучала Ба-Ри к упряжке. Начала она с веревки-бабиче с привязанной палкой. Целый день ушел у Ивы на то, чтобы уговорить Ба-Ри волочь палку, не оборачиваясь на каждом шагу, чтобы зарычать на нее или цапнуть зубами. После этого Нипиза привязала к нему вторую веревку и заставила тащить две палки. Так мало-помалу она приучила его к санной упряжи, и через две недели он уже героически волок все, что бы ей ни вздумалось к нему прицепить. Пьеро привез домой двух собак с острова,
