Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Мы никому не говорили об этом путешествии. Причем в основном потому, что все назвали бы нас сразу чокнутыми на всю голову. Ну, была бы какая-то цель! Научная, например. Тогда понятно. А её не было. Вообще никакой. Любопытство имелось пацанячье. Но не цель же это! Просто хотелось увидеть – какая она вдалеке, любимая и привычная речка, на которой провели за жизнь ужасно много времени. Рыбу ловили, купались, с обрыва прыгали. А зимой на лыжах с горы до самого берега гоняли. И на коньках по льду зимой бегали и вверх и вниз довольно далеко. Давно нас тянуло проплыть по течению. Но сперва маленькие были. Куда нам? Потом не знали, как это сделать. Где лодку взять? А мысль про плот появилась нечаянно, случайно. В кино посмотрели мы с Жердью фильм про пограничников. И они ловили нарушителей границы, которые в нашу страну заплыли на плоту.
Вот мы и выбрали себе, на чем поплывем. Дело было незнакомое нам. Потому втихаря к нему и готовились. Не сказали даже родителям. Не пустили бы они нас. Точно.
Тобол – река вроде небольшая в нашей местности. И не глубокая как Волга, и шириной тоже не удался Тобол наш. Ну, в некоторых местах разбегаются его берега на целых полкилометра почти. Но не рядом с городом. А вот где? И читал ведь я в книжке «Узнай свой край» про то, что чуть дальше на север, больше ста километров, почти перед городом Курганом, река становится похожа на большие, полноводные, знаменитые советские реки. Вот где-то там эти четыреста с лишним метров и есть между берегами. Если я всё правильно понял из книжки.
– Надо сделать плот и самим посмотреть, спуститься по течению, – объявил я дружкам. – Сто пятьдесят километров – не тысяча же. Возьмем как обычно хлеба с солью и луком. Со скоростью течения все знакомы. Примерно двадцать километров в час, да? Значит через пять- шесть часов будем на этом разливе.
– А потом что? – хмыкнул Жук. – Ну, прибъёмся к берегу, если получится. А домой потом как? Откуда и куда?
Нос взял его за плечи, посмотрел в глаза как удав на кролика и не очень культурными выражениями посоветовал ему остаться дома, гулять по скверу с подружкой Галкой, есть конфетки, а спать ложиться в девять часов, помыв предварительно ноги и почистив на ночь зубы.
В общем, раздора в команде не вышло и сейчас мы мирные, сосредоточенные и ответственные друг за друга шли на камышовом нашем корабле по волне и по ветру в неизвестность.
Плот держать передом точно по течению оказалось не так легко. Жук сидел на руле, а руль был сделан так: кол, воткнутый вертикально в камыш на всю толщину. К нему проволокой наверху примотана длинная толстая жердь. Ствол от ровной сухой берёзы. На конце ствола – прибитый десятью гвоздями лист фанеры. Взяли для руля крышку от ящика из-под печенья в магазине нашем. Конец жерди с фанерой был под водой и Жук, двигая стволом, изменял с помощью этой фанеры курс движения. Но ствол оказался для маленького Жука тяжеловатым. Он ворочал им поначалу как кочергой в печке. То есть, беспорядочно. Мы со своими шестами держались, расставив ноги, на краю камыша и отталкивались от воды. Мы с Жердью толкали дно вдвоем с левого бока, а Нос – один, с правого. Потому, что река уходила вправо и усилий побольше требовалось с левой стороны. Но все равно временами нас закручивало. Плыли мы и боком, и задом. Иногда вращались там, где были водовороты, но примерно через час освоились, приноровились и пошли практически как сплавщики дерева, которые сами впереди плыли на плоту деревянном, а за собой тащили двухкилометровую связку кругляка. Тоже в кино видели мы все. В каком-то киножурнале перед фильмом.
Вот когда мы пошли ровно, появилась возможность оглядеться и рассматривать медленно плетущиеся навстречу нам пейзажи. По левому берегу сплошной камыш, тола, мелкие кусты непонятные издали, короткие песчаные плёсы и редкие возвышения берега метров до трёх. Земля от верха до воды у этих горбов пологих, не похожих на обрывы, была желто-коричневой и на вид очень твердой. Ничего интересного. Самым приятным зрелищем на левом берегу стали всякие дикие утки. Под камышами и тальником они плавали большими группами, поодиночке и строго парами. Утка с селезнем. Мы не знали пород утиных. Никто. А их было минимум с десяток. Маленькие серые с длинными плоскими и тонкими клювами. Ещё большие, толстые, с тёмно-бежевыми спинами и шеями при сизых крыльях.
Рядом и между ними быстро носились сине-бело-зелено-серые крупные утки с ярко красным кольцом на шее под самой головой. Они постоянно ныряли и торчали подолгу над водой ногами вверх. Причем перепонки на ногах просвечивались. Или у них был такой, похожий на воду, цвет. Некоторые утки взлетали с разбега короткого, делали небольшие круги над камышами и, сделав несколько витков, выставляли вперед ноги, тормозили о воду перепонками и снова тихо, не спеша плавали, изредка опуская шеи под воду. Постоять бы, посмотреть подольше на красоту эту! Но якорь мы сделать не додумались. Да и некогда нам было стоять. Нам ещё идти да идти!
У Жердя были часы. Шли мы уже час и двадцать минут. Значит позади осталось всего семь-восемь километров. А ширина реки почти не увеличилась. Даже пятидесяти метров не было. Мы плыли по центру и просчитать расстояние до берегов было не трудно.
Правая сторона была без растительности и уток. Обрывы сплошные. Высокие. Метров восемь. А между ними – ровные зелёные луга с желтыми и розовыми цветами, высокими осинами, клёнами и берёзами. И вдруг появился сад! Настоящий, с красными, желтыми и зелеными спелыми яблоками и мелкими ранетками. Он, ничем не огороженный, явно был саморостком. Ну, проще – диким садом. Растянулся он вдоль берега километра на три, да вглубь примерно так же.
– Пацаны! – вскрикнул Нос, большой любитель яблок. – Айда причалим, блин! Ну как проехать мимо, вы чё? Ничейный сад. Наедимся и домой привезем.
– Засохни, Нос, – тихо посоветовал Жук. – Мы потом от правого берега не отчалим. Видишь, Тобол виляет потихоньку налево. Прижмет нас ко дну. Не стронемся. В Чураковский потом слазишь. Может, пронесет на сей раз! Штаны не продырявят, может.
Все дружно засмеялись и от этого стало совсем спокойно. Мы беззлобно стали по-разному шутить над Носом, ценителем прекрасного фрукта.
Он от любви своей бесконтрольной к яблокам
