Всю жизнь я верил только в электричество - Станислав Борисович Малозёмов
Где-то в шестьдесят четвертом тёток с домашним молоком, сметаной и маслом прижали крепко и запретили им незаконную, оказывается, частную торговлю. То же самое сделали и с уличными торговцами свежим мясом всех видов и рыбой местной. Грибы лесные и полевые, привычные населению городскому, ягоды, фрукты из своих садиков и мёд с окрестных пасек на улицах тоже перестали появляться. За всем этим ходили на базар, где цены за год поправились в толщину и высоту изрядно.
Но хлеб – он всегда ведь был всему голова. За ним готовы были стоять сколько влезет, а остальные продукты уместились всем скопом на втором плане. Даже мясо с рыбой. И продавали белое желанное чудо даже по талонам два раза в день всего. С утреннего завоза и с вечерней выпечки.
Хватало вообще-то. Грех было жаловаться. Даже отписанные ЖЭКом килограммы не все съедали до последней крошки. Но сам факт того, что хлеба и всего прочего, растущего и пасущегося, сельскохозяйственного, проще говоря, стало вдруг не хватать именно для свободного выбора и беспрепятственного закупа любого количества, народ насторожило. Пошли разговоры всякие, не очень любезные к правительству. Да и советскую власть многие продолжали любить за революцию и победу в Великой войне по привычке, по инерции. Но уже появились и в начале шестидесятых годов разочарованные. Никто не предчувствовал раньше перемен к худшему. А теперь для многих, даже для учившихся на тройки с двойками, трещины в благополучии стали видны, ясны, хоть и не понятны.
Я, конечно, не помню всего. Что-то переспрашивал у постаревших родственников и знакомых. Но основное всё вбилось в память само собой, потому, что я стал работать корреспондентом областной газеты, а потом ещё учился в высшем политическом ВУЗе – ВКШ при ЦК ВЛКСМ в Москве. Там готовили первых руководителей, а потому не скрывали от нас ничего, чтобы мы знали, что говорить народу, а чего – не стоит. В общем, в итоге я узнал всё о прямой связи денежной реформы с желанием главных людей государства возвеличить мощь страны. Но уже за счет продажи нефти за границу, цветных металлов, твердых, самых дорогих сортов пшеницы и железа, угля, драгоценных металлов и минералов, которых в Союзе было бессчетное множество. Деньги уходили на строительство заводов-гигантов и изготовление техники, всё это добывающей и перерабатывающей. На народ стали тратиться меньше. Только и всего.
Кстати, я только недавно узнал, готовясь писать эту повесть, что великую, огромную и кошмарно дорогую Саяно-Шушенскую ГЭС построили всего-то ради разработки бокситов и получения нужного нам и загранице алюминия. Это мероприятие и коммунальные услуги народу подняло в цене, и стоимость бензина, ухудшило снабжение едой и несъедобными, но нужными товарами. В общем, думаю я, что остальное всем, кому довелось жить в семидесятые и восьмидесятые годы, удалось пощупать и вкусить самим. Поэтому я переключаю их на самостоятельные грустные воспоминания и меняю тему, время, события, без которых эпоха пятидесятых и начала шестидесятых так и останется забытой и побеждённой в итоге годами девяностыми. Они и добили ум, честь и совесть социалистической, в меру справедливой действительности, жуткой, извращенной формой неведомого нашему девственному народу дикого как бы капитализма. Который принёс всё, что едят и пьют без меры, во что одеваются, не стесняясь вульгарности своей, ездят на машинах, о которых и мечтать двадцать лет назад не смели. Но капитализм этот самодельный отобрал, возможно, самое ценное, что было в нашем народе: доброту, дружелюбие, честность. И поломал неписанные законы равенства и братства. От чего люди очень скоро стали жить не вместе, а просто на одной территории.
Но мне скучно и не интересно писать вместо повести о времени повесть о политических и экономических ошибках наших бывших правительств.
Вернёмся к самой жизни моей в ту эпоху. Она шла всё-таки независимо от того, как её корёжили и утаптывали правители. Я жил так, как жилось и хотелось. А о государственных замыслах и партийных амбициях знать не знал и не думал никогда. Мне и сейчас совершенно безразличны разные потуги активистов – инициаторов всяких масштабных перемен, большинство из которых разворачивают жизнь к худшему. Меня от любого политического или экономического хвастовства и игры с народом в одни ворота и тогда мутило натурально, и сейчас тошнит.
***
В августе шестьдесят второго, за две недели до начала занятий дядя Вася привез меня из Владимировки часам к семи вечера. Лето я там отгулял с пользой для здоровья и попутно освоил пару новых деревенских профессий. Потом расскажу. Отец уже дома был, мама и брат батин, Шурик, который вернулся час назад с рудненского горно-обогатительного комбината. Он туда ездил устраиваться работать электриком. Взяли его. Вот они втроём сидели за столом в большой комнате, заплёвывали пол кожурой семечек и обсуждали комбинат огромный, на всю страну работающий, ну, и зарплату, обещанную новому электрику. Я быстро сбегал ко всем дружкам. Носа не было дома. В кино ушел. А с Жуком и Жердью мы договорились на завтра идти на Тобол, резать прибрежный камыш и раскидывать его выше берега на сушку. Через неделю августовской жары почти тридцатиградусной камыш высохнет. Потом мы сделаем из него такие же маты, какие готовят для строительства камышитовых домов бригады бичей, мужиков без адреса, паспорта, семьи, еды и денег. Вот их тогда втихую нанимали шабашники строители. Ну, те, которые сами по себе. Не от СМУ, треста строительного или жилконторы, а просто друзья-товарищи, собравшиеся в бригаду строго по знакомству, заколачивать приличные деньги. Они заключали договор с каким-нибудь совхозом, как строительная артель, и строили там отличные камышитовые дома. Дадут денежку директору совхоза, ещё местному участковому, и строят. Никто их как частников не трогает. Начальство и милиция на защите стоят.
С утра собрались у Жука, зашли за Носом и побежали к шабашникам. Они в Затоболовке строили пять здоровенных коровников. Мы у них попробовали выпросить десять матов для плота, чтобы по Тоболу сплавиться километров на сто хотя бы. Не дали, жлобы. Повел нас дежурный по надзору за «бичами» прямо на площадку недалеко от берега, где вязали маты. К старшому из работяг.
– Вот эти пацаны будут сидеть рядом и смотреть как вы маты переплетаете, – сказал он старшому. – Чего им будет не понятно, объяснишь. Это им надо плот сделать самим. Камыш берут далеко от вас, не переживай. Понял?
– Да нет базару, хозяин, – махнул нам попутно старшой и мы пошли туда, где вязали маты. В общем, часа за три мы вникли в суть. Там было много хитростей всяких. И как слои укладывать,
