Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко
Словом, отчаянно хотелось, чтобы Илидор разделил с ним этот путь. И пусть бы они насмерть переругались к закату — до заката ведь ещё прорва времени.
В самое жаркое время дня, незадолго до того как Ньють указывал на какой-нибудь тенистый склон, где предстояло переждать до вечера, откуда-то появлялись змеи. Выползали греться на солнце, длинные, гибкие, зеленовато-серые, похожие на шикшинские лозы или на тени в сухой траве.
Змеи неохотно покидали пригретую землю с той стороны тропы, где шагал Йеруш, отползали подальше, поворачивали узкие острые головы следом за эльфом, пробовали воздух раздвоенными языками и возвращались на своё место лишь после того, как Найло уходил достаточно далеко.
Йеруш не замечал, что змеи никак не реагируют на приближение Ньютя.
***
Илидор шёл по лесу, уже почти не разбирая дороги от усталости, и мурлыкал себе под нос бодряще-обнадёживающий мотив. Стопы безмолвно вопили всякий раз, когда их снова ставили наземь, вместо того чтобы освободить от башмаков и опустить в какой-нибудь упоительно-прохладный ручей. Лямки рюкзака натёрли плечи, и дракон неосознанно сутулился, чтобы сместить расположение лямок, и от перекошенного положения тела к вечеру разгуделась спина. На лицо налипли ошмётки паутины и крошки пыльцы, и вообще невыносимо хотелось хорошенько вымыться.
Но дракон шагал по лесу и мурлыкал себе под нос бодряще-обнадёживающий мотив.
Едва ли не с того мгновения, когда Илидор отправился в путь один, не пожелав взять с собой ни Конхарда, ни волокушу — едва ли не с того самого мига Илидора преследовало ощущение чужого, раздражённо-выжидающего взгляда. Несколько раз дракон оборачивался, то и дело косил золотым глазом на чащу, на подлесок, на стволы кряжичей, какие-то особенно монументальные в этой части леса — но ни разу не увидел ничего необычного или подозрительного, никого более живого, чем белка или птичка. Никого, кто следил за ним тяжёлым немигающим взглядом, наблюдал, нетерпеливо ожидая, когда же золотой дракон перестанет быть здесь.
Нет, рядом с Илидором весь день не было никого, помимо лесного зверья, паучья, птичек, жучков и надоедливой мошкары. Что, если подумать, довольно странно. Ни торговцев, ни вездесущих сердитых шикшей, ни даже мелькающих вдалеке волков, о которых котули говорили, что те в этом году какие-то сверх меры злобные и запросто могут напасть на одиночку.
Дважды ветер доносил звуки и запахи жилья — в первый раз, как показалось Илидору, людского, слишком уж узнаваемо от него тянуло, прямо как от человеческих селений Уррека: поджаренной морковью, псиной, нагретыми на солнце шерстяными тканями. Второй посёлок, мимо которого случилось пробегать драконьей тропе, был грибойцев, судя по тёмной кромке земли и очень густому подлеску. Илидор ускорил шаг — попадаться на глаза грибойцам совсем не хотелось после того, что Храму пришлось пережить после ухода из котульских земель.
Лес смотрел на золотого дракона. Смотрел на него сердитым взглядом злющих лисьих глаз и спрашивал безмолвно: «Чего ты сюда притащился? Не пора ли тебе убраться восвояси? Не помочь ли тебе убраться? Не помочь ли тебе наконец осознать, что ты совсем, совсем не хочешь тут быть? Тебе здесь не место!».
Илидор чувствовал этот взгляд и понимал, что он означает. Но Илидор целый день размашисто шагал вглубь леса, то и дело сверяясь с картой и солнцем, мечтательно улыбался и напевал бодряще-обнадёживающий мотив. Несколько раз останавливался — обобрать ягодные кусты и древесную грибницу, потрогать переливчатое рыже-зелёное крыло большого жука-медоноса. Просто помурчать солнцу, распахнув руки, словно для объятий, послушать звуки леса — пусть лес и не хочет, чтобы дракон его слушал. А дракон будет — и всё тут.
Мучительно хотелось сменить ипостась и взлететь, но кочерга его знает, что за тропы бегают рядом с той, по которой идёт Илидор. Быть может, стоит ему расправить крылья — и тут же из-за ближайшего кряжича вынырнет торговый караван эльфов, сопровождаемый котулями. Неловко получится, особенно если встреченные путники схватятся за оружие или побегут по лесу с воплем «Драко-он!», а можно не сомневаться, что сделают они именно одно из двух.
Илидор обещал Храму не распускать крыльев. И пусть сейчас Илидор идёт по лесу вовсе не как храмовник, а именно что как дракон, именно что по своему драконьему делу, не имеющему ровно никакого отношения к Храму Солнца — к Храму он ещё вернётся. Он обещал это Юльдре твёрдо.
Не время для полётов. Тем более что деревья в Старом Лесу растут так густо — попробуй ещё найти место, где можно хотя бы толком расправить крылья, не говоря уже о том, чтобы взлететь! Вот уж право слово, летать в таком месте могут разве что волокуши, мелкие, вёрткие, поднимающиеся в небо «свечкой». Может, их полёт не особенно похож на полёт, по драконьим меркам, но волокуши хотя бы могут проложить себе путь к небу среди деревьев Старого Леса.
Илидор собирался устроить ночной привал подле особо отмеченного на карте гигантского трёхствольного кряжича. Если дракон не ошибся в расчётах, то идти до кряжича осталось всего ничего. И, насколько Илидор чувствовал, где-то на полпути между ним и деревом была вода. Впрочем, он мог и ошибаться: его способность чувствовать под землёй всякие ценные вещи определённо сильно ослабла здесь, в Старом Лесу. Это странное место обладает собственной могучей магией, какой не обладало ни одно другое место, в которое доводилось попадать Илидору — за исключением, конечно, горной гряды Такарон.
Пыхтя от усталости и гудения в ногах, дракон вскарабкался на огромный мшистый валун, чтобы заглянуть за груду поваленных бурей деревьев, — судя по карте, прежде именно тут была дорога к трёхствольному кряжичу.
И там, за валуном, Илидор увидел гигантского оленя, выбитого из красновато-белого камня. Дракон едва не скатился с валуна кубарем, а олень стоял и смотрел на золотого дракона, едва заметно наклонив рогатую голову.
***
Дневная жара кисеёй опускалась между холмами, ела тени и выступающий на лбу пот. Ньють, явно нервничая, ускорял и ускорял шаг, чтобы добраться в тенистое убежище до полудня — который уже почти нагрянул — но Йеруш сегодня замедлял передвижение.
То и дело он впадал в такую глубокую задумчивость, что забывал шагать вперёд и
