Эдмунд Бентли - Криминальные сюжеты. Выпуск 1
— Ты встречал кого-нибудь красивее меня?
Я мог бы сказать «да» и погубить себя, но правда ли это, разве я мог сравнивать? Ее губы были мягкими, длинные, до пояса волосы — шелковистыми, живыми и блестящими, я был мужчиной, держал в объятиях самую красивую женщину, а вспоминал лицо Елены Зибель, одухотворенное, так отличающееся от этого совершенного лица. В глазах Елены было больше боли, тайны, в ее улыбке — больше надежды, гладкий лоб скрывал больше мысли, но об этом знал только я и не должен был забывать, чтобы остаться в живых. За спиной девушки стоял Хензенг и ждал. Поэтому я сказал:
— Ты единственная женщина, которую я видел.
— Нас десять, — грустно проговорила девушка. (А откуда она об этом знала?) — И никогда нас не будет больше. Наша мать мертва. (И это ей было известно?) А мы не можем рожать.
— Что такое рожать? — Мне хотелось ее испытать.
— Это таинство, — кротко ответила она и улыбнулась. — Великое таинство. Это сильнее любви, сильнее жизни, это — бессмертие. Мы приходим в этот мир, приходим постоянно и никогда не уходим. Разве ты не задумывался об этом?
Ловушка… поставленная на этот раз не детекторами, не тестами, не молоточками, а великолепным телом, шелковистыми волосами, жемчужными зубами и печальными глазами. Ну что ж, доктор Хензег…
— Меня это никогда не интересовало. Время от времени я чувствую в тебе необходимость, и ты приходишь. Я успокаиваюсь, и снова моя мысль устремляется к проблеме приспособляемости, линейным вирусным изменениям, штаммам, изменению генов… В зависимости от задачи, поставленной передо мной Зибелем. Но тебе трудно это понять.
— А ты никогда не думал о смерти? — не успокаивалась девушка. — Мы так близки к ней, но совсем ее не знаем, здесь еще никто не умирал (Не умирал? Умирал, и ты наверняка об этом знаешь, раз тебе известно так много другого!), но мне кажется, что смерть очень страшна. И все-таки мне иногда хочется умереть, а не жить такой жизнью, ничего не делая. Разве мы созданы только для того, чтобы успокаивать вас, когда вы отдыхаете? Но я и умереть не могу. Здесь нет возможности. (Есть! Есть!) Вот я и выдумываю свой особенный мир, похожий на тот, что в книгах (Каких книгах, о каких книгах она говорит?), и когда мне делается совсем невыносимо, я начинаю верить в этот вьщуманный мною мир, который живее и красивее настоящего (А какой он, настоящий?), и тогда я могу смеяться. Посмотри на меня, ведь я красивая и похожа на людей, рожденных от любви…
Да, все ясно, книги, смерть, рождение, любовь… Несчастный клонинг, она явилась испытать тебя и… погубить.
Девушка замолчала, ее губы растворились в моих, глаза закрылись. Подосланная Хензегом или Зибелем, она пришла, чтобы опутать меня сетями волос и слов, затуманить голову и выдать. Уверенный в этом, я был жесток и груб с нею, а она тихонько вздыхала и улыбалась.
— Ты действительно отличаешься от остальных. И ведь ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь! Обмани меня! Иногда я задыхаюсь от нежности.
Не допустил ли я в чем-то ошибку?
Она подняла мою руку и посмотрела на номер. Я пропал!
— У тебя счастливый номер. Но мне бы хотелось дать тебе имя. В тебе есть что-то необычное, какая-то искра, которая мне очень нужна. Мне иногда бывает так холодно, хочется плакать, сама не знаю почему. Скажи, что ты меня любишь, даже если это и не правда. Я дам тебе имя какой-нибудь звезды.
— Не хочу я никакого имени!
— Денеб…
— Не хочу я никакого имени!
— Альтаир…
— Глупая, разве имя имеет какое-нибудь значение? (Но ведь имя все-таки индивидуальность?) Все скрыто в самом человеке.
Я приблизил к себе ее лицо. Подбородок подрагивал, между длинными ресницами рождались капельки света и освещали ее побледневшие щеки.
— Для меня имеет. Я буду называть тебя этим именем. И ты будешь отзываться. И тогда ты будешь единственным для меня, а я — единственной для тебя. Зови меня Вега.
— Зачем все это нужно? Игра… Ведь ты же сама говорила, что вы похожи, как десять капель воды, и что мы во всем одинаковы…
7
Напряжение нарастало с каждым днем. Как обычно, с утра мы спускались в физкультурный зал. Делали легкие упражнения, которые придавали нашим телам подвижность, вливали в мускулы бодрость, прогоняли усталость, вызванную долгими часами работы в лаборатории, и возвращались туда свежими и обновленными. Глаза Хензега выхватывали нас из постели, следовали за нами по коридорам, зорко ощупывали в физкультурном зале, провожали до рабочих мест, исчезали и появлялись снова, немного позже, когда мы погружались в свои исследования и забывали обо всем. Но эти же глаза обостряли мое внутреннее зрение, и не только мое, я все чаще замечал похожее состояние у других и постоянно спрашивал себя, что мы делаем и зачем. И остальные задавали себе те же вопросы. Я сталкивался с их вдумчивыми и ищущими взглядами. Мне стала понятна роль Зибеля: он стоял во главе нашей научной работы, распределяя на группы, каждая из которых занималась конкретными вопросами, а обобщения производились у него в кабинете. Но над Зибелем стоял Хензег, и именно Хензег осуществлял связь с тем загадочным институтом и таинственным генералом Крамером, которые руководили нами, следили за нашей работой и ждали результатов, чтобы использовать их в своих неизвестных нам планах. Я старался упорядочить проблемы, чтобы понять конечную цель. Зибель не сказал мне о ней ни слова, и мне нужно было дойти до ее понимания логическим путем. Я понимал: нужно что-то сделать, но не знал, что именно и не мог действовать в одиночку. А если их «научнопромышленный военный комплекс» взорвать вместе с нами? Нет, не то… Они и сами это предвидели. Почему? Где-то здесь укрыт ядерный самоликвидатор, о котором знает только Хензег, а может быть, и Зибель, и который можно использовать в случае биологического заражения или бунта. Биологическое заражение? Бунт? Нет, опять не то… От Хензега я знал, что и в других местах создали таких, как мы, выносливых и умных мужчин, беспрекословно подчиняющихся их приказам. Оставалось только одно — вырваться отсюда любой ценой, добраться до людей и рассказать им все. Но в одиночку я ничего не мог сделать.
А Хензег был вездесущим. Меня не покидала мысль, что существует несколько Хензегов, и я просто их не различаю. Мне казалось, что и Зибель того же мнения и что он страшно боится Хензега. Мне необходимо было снова проникнуть в его кабинет, не может быть, чтобы эта хитрая лисица Зибель не имела какого-либо варианта на случай опасности. Теперь я не сомневался, что он контролировал и Хензега, а все эти экраны, кнопки и механизмы в тайном кабинете Зибеля получали совсем другое толкование.
