Эдмунд Бентли - Криминальные сюжеты. Выпуск 1
— Но я думал сразу же ликвидировать его! — защищался Зибель. Он и не подозревал, что я, целый и невредимый, стою здесь за дверью и внимательно слушаю. — Все было в моих руках.
— Но вы упустили его, не так ли? — неумолимо продолжал Хензег. — Вам хотелось поиграть с ним, как кошке с мышкой. Вы забываете, что сейчас положение несколько иное. Нет больше ваших концентрационных лагерей с беззащитными жертвами. Чего вы добивались? Говорите! Вы будете отвечать! Возможно, нам придется уничтожить их всех. Я доложу генералу Крамеру, пусть он решает.
— Нет! — закричал Зибель; его голос прогремел у самой двери, и мы испуганно прижались друг к другу. — Все образуется. Пока еще нет причин для беспокойства. Столько лет работы, мы не можем начинать все сначала!
— Вы не можете, доктор Зибель, а я могу.
— Нет, не можете… — Зибель медленно приходил в себя. — Ни вы, ни я. Мы создали целый научно-промышленный военный комплекс со всеми деталями и проблемами. Уже поздно, мы выращиваем солдат, химиков, биологов, кибернетиков. Вложены миллионы средств. И теперь все это уничтожить из-за одного? Нет, доктор Хензег.
— Ты понимаешь, что происходит? — упорно допрашивал меня клонинг, пока мы возвращались к себе. — Ты хоть что-нибудь понимаешь?
— Догадываюсь. А разве ты не понимаешь?
_— Нет. Но ты мог бы мне объяснить, правда?
Клонинг ждал. Долго ждал. Я молчал и тянул его за собой в общую аудиторию для самостоятельных занятий.
— Если ты умеешь молчать… если будешь молчать, —
сказал я. — Нам всем грозит опасность. Пока мы неосознанная сила, но можем превратиться в осознанную.
— Понимаю, — прошептал он. — Я сам… часто думал…
Я не верил ему. У меня в ушах все еще звучали слова Хензега, за спиной клонинга мне виделось лицо Хензега. Я должен быть осторожен, опасаться собственной тени. Но разве этот клонинг не моя тень? Разве у меня нет здесь еще девяносто восьми теней? Одна уже исчезла, она оборачивалась назад и приказывала молчать, прежде чем раствориться в коридоре на пути к центральному лифту. А этот около меня был ужасно надоедливым.
— Мы должны доверять друг другу. Я верю тебе. Не знаю, кто ты, но я тебе верю, и это тебя обязывает. Мой номер девяносто три. Если понадобится…
Я не назвал ему своего номера. И он ушел, грустно пожав плечами. Я вернулся в библиотеку. Там было несколько наших, но никто не обратил на меня внимания. Я подошел к полке, где была спрятана моя книга, достал ее и стал рассматривать. Книга, испещренная цветными словами, красивыми словами, непонятными словами, не поддавалась. Но я понял самое важное. Человек не формула, выражаемая только нуклеиновыми кислотами. А за пределами нашего мира существует совершенно иной мир. «Как нарисовать птицу?» Что значит нарисовать, спрашивал себя я. «Сперва нарисуйте клетку с настежь открытою дверцей, затем нарисуйте что-нибудь красивое и простое, что-нибудь очень приятное и нужное для птицы. Затем в саду или в роще к дереву плотно прислоните…»
Я был беспомощен и одинок. Хензег на минуту заглянул в библиотеку и ушел.
«Не падайте духом, ждите, если надо, годы…»
Я повторил эти слова. Повторил их еще раз. Откуда-то появился Зибель. Рассеянный и мрачный, он прошел мимо Меня, не обратив внимания на книгу. Я вздрогнул и снова склонился над ней. Народу в библиотеке становилось все меньше, и в конце концов я остался совсем один. Рассмотрев последнюю страницу, я снова спрятал книгу между учебниками и, опьяненный незнакомыми и красивыми словами, вернулся к себе в комнату.
Я начал сомневаться в реальности подслушанного мною за дверью разговора, книги, оставленной в библиотеке, клонинга, который назвал мне свой номер. Может быть, все это как предупреждение родилось в моем разгоряченном воображении. Я должен быть осторожен. На каждом шагу. Скрывать все и от всех. От всех? Вечером появились девушки и разошлись по нашим комнатам. На следующую ночь они снова были здесь. Как-то странно себя вели, или мне только казалось? Но они были нежнее, умнее, все время о чем-то спрашивали, что-то хотели узнать. Может, это Хензег спрашивает их устами? Кто этот Хензег? Они его не знали. А вот Зибеля знали, но не любили и не хотели о нем говорить. В темноте я нащупал браслет той, которая проводила со мной эту ночь, а потом резко зажег свет и увидел цифру пять. Она ничего не заметила. Следующую ночь снова была она.
— Нас десять девушек, — прошептала она и обняла меня за шею.
— Правда? — Я изобразил удивление, хотя уже все знал от Зибеля. Но я должен быть начеку, каждый вопрос, даже самый невинный, может быть ловушкой. — А мне всегда казалось, что ты единственная. Для меня единственная. Ведь ты единственная? Скажи!
Она смотрела на меня, грустно улыбаясь. Неужели это ловушка? Мне хотелось ей верить. Больно было думать, что нельзя довериться целиком этой красоте и грусти. Ее губы приоткрылись, но ничего не сказали, возможно, как и я, она думала о том, как прекрасно быть единственным для кого-то, как прекрасно, но нам это не дано. Быть единственным для кого-то. Неповторимым. Отличным от всех остальных. Самым дорогим, самым своим. С единственными синими или черными глазами, с единственными обветренными губами, с единственными, самыми нежными руками. Эта девушка была такой же несчастной, как и я, я положил ей руку на плечо, но не нужно было ее утешать. Плечо под моей рукой вздрогнуло и потеплело.
— Нас десять, — повторила девушка. — И мы похожи друг на друга, как десять капель воды. А вас сколько?
— Не знаю, — я пожал плечами, хотя знал от Зибеля. — Я думаю, что нас гораздо больше, вернее, я вообще не думал об этом.
— Каждую ночь я провожу с кем-то из вас и никогда не знаю с кем. Вы такие одинаковые. Мне кажется, что я обладаю всем миром. И не имею ничего. Что-то постоянно меня гнетет, я хочу быть только с одним, только с тобой. Ты какой-то другой, теплее, сердечнее. Я ведь и прошлой ночью была здесь?
— Да.
— И позапрошлой?
Внимание! Позапрошлую ночь я провел один. Она вопросительно на меня смотрела.
— Позапрошлой ночью ты не пришла, хотя я тебя ждал.
— А может быть, и вчера была не я, а кто-то из… других.
Она не сказала «сестер», как и я никогда не говорил «братья». И никто из нас никогда не произносил этих слов. Мы были так похожи, были такими одинаковыми, но между нами не возникало чувства привязанности и любви. Мы тайно наблюдали друг за другом и тайно друг друга ненавидели. А если девяносто третий и в самом деле мне верил?
— Ты встречал кого-нибудь красивее меня?
Я мог бы сказать «да» и погубить себя, но правда ли это, разве я мог сравнивать? Ее губы были мягкими, длинные, до пояса волосы — шелковистыми, живыми и блестящими, я был мужчиной, держал в объятиях самую красивую женщину, а вспоминал лицо Елены Зибель, одухотворенное, так отличающееся от этого совершенного лица. В глазах Елены было больше боли, тайны, в ее улыбке — больше надежды, гладкий лоб скрывал больше мысли, но об этом знал только я и не должен был забывать, чтобы остаться в живых. За спиной девушки стоял Хензенг и ждал. Поэтому я сказал:
