Сергей Алексеев - Утоли моя печали
Ярослав нащупал в кармане талисман, сказал сдержанно:
– Нет, не ссорились. И ничего особенного не произошло.
– Хорошо бы вспомнить все детали. Самые незначительные, на ваш взгляд. Может быть, вы нарушили принципы вашего соседства?
– Вроде бы нет…
– Вы же наблюдательный человек! И память у вас отличная.
Разговор с Закомарным он мог каким-то образом прослушать, но знать что-либо об их встрече с Юлией – вряд ли: посторонних в заповеднике не было, и из егерей никто не приходил в Скит…
– Не могу сказать… Все как обычно, я ушел на Ледяное озеро и на следующий день ночью увидел зарево.
– Но это же явно: Закомарный хотел наказать вас таким способом, выжить из заповедника, – подсказал Скворчевский. – Вы ему стали мешать, вторглись в какую-то запретную Область, увидели то, что не положено видеть.
– Что я мог увидеть? От Скита до Гнезда – тридцать километров по прямой.
– Например, вот этого человека. – Гость выложил перед ним фотографию. Посмотрите, не встречали его накануне?
На снимке был дядя Юлии – тот самый, что приехал за ней ночью на катере.
– Не встречал, – заявил Ярослав. – В это время всякое движение в заповеднике запрещено.
– А как же девушка? – спросил Скворчевский и улыбнулся. – Была же у вас девушка?
– Она и сейчас есть. И не одна. Он знал о «гареме», но при этом ничего о Юлии. И крыть ему было нечем, убрал в кейс фотографию.
– Хорошо, Ярослав Михайлович. Мы несколько отвлеклись… Итак, вам следует поехать в Дворянское Гнездо, встретиться с Закомарным и отказаться от прежнего решения. Пусть он восстанавливает дом.
– Что-то я не совсем понимаю…
– Что именно?
– При чем здесь внешняя разведка?
– А, вот вы о чем… Я могу вам приоткрыть дальнейший ход действий при условии, если вы подпишете предварительное согласие на наше сотрудничество. Сами понимаете, все связано с государственными секретами… – Он добыл из кейса бумагу. – Конечно, это формальность, но обязательная.
– Я не давал согласия.
– Надеюсь, дадите!
– Должен огорчить вас…
– Вы не спешите, Ярослав Михайлович, обдумайте предложение, а также оцените ситуацию, в которой находитесь.
– Пожалуй, ваша работа мне не подходит.
– Нет, поймите правильно! – вдруг спохватился Скворчевский, – Это всего лишь первый этап нашего сотрудничества. У вас впереди отличная перспектива работы за рубежом, но прежде надо пройти соответствующую подготовку…
– К сожалению, это меня не привлекает. Скворчевский спрятал бумагу и достал новую.
– На вашем месте я бы не делал таких резких шагов. Ситуация у вас сейчас щекотливая, не так ли? Подумайте и дайте мне знать вот по этому телефону. Он показал бумажку с цифрами. – Допустим, через два дня?
Ярослав отрицательно помотал головой:
– Нет, я уже сказал.
– То есть отказываетесь?
– С вашего позволения, да.
Полковник побродил вдоль фанерных стен, глядя себе под ноги, снова сел и налил кофе.
– Мне показалось, мы найдем общий язык, Ярослав Михайлович.
– Это вам показалось.
– Не советую упрямиться, – жестко произнес Скворчевский. – Рычагов, говорите, нет? А что за гарем вы там завели? Вы знаете этих женщин? Хорошо знаете? А вот у меня есть сведения, что среди них есть преступницы, находящиеся в розыске.
– Таких нет! И знайте, никого в обиду не дам! И не смейте трогать!
– Ну-ну-ну!.. Никто их трогать не будет. Живут, ну и пусть себе живут. Мы же не звери… Если девушки ушли в хиппи, значит, есть причины, заболевание общества. На Западе в этом не усматривают преступления. Я имею в виду только ваш моральный аспект. Узнает ваша матушка, что живете сразу с… одиннадцатью женщинами, – как отнесется к этому? Наверное, расстроится. Вы же не мусульманин?
– Пусть это вас не тревожит, – отрезал Ярослав. – В отношении морали… Не вам говорить. Женщины пришли жить в Скит, а не со мной.
– Да, чуть не забыл! – спохватился Скворчевский. – Ваша мама… Она в монастыре?
Сказано это было без всякого намека, но Ярослав вдруг напрягся: почему он спросил о матери? Все-таки ищет рычаг?..
– Странно, образованная, светская женщина, талантливый ученый, доктор наук и вдруг – в монастырь, в уединение. У вас это наследственное?
– Это произошло не вдруг, – проговорил Ярослав сдержанно. – Она давно решила уйти от мира. И когда я вернулся из армии, приняла пострижение.
– Как же теперь ее зовут? После пострига, насколько мне известно, получают другое имя?
– Простите, полковник, это не относится к делу никоим образом, – отрезал Ярослав. – Зачем вам ее новое имя?
Скворчевский вскинул свои пытливые глаза, поднял брови:
– Бог с вами, Ярослав Михайлович! Что вы подумали? Я же чувствую, что вы подумали!.. Я спросил о матери только из соображений… дополнительной информации, так сказать.
– В досье?
– Если хотите – да! А вы подумали черт-те что.
– Запишите: ее зовут теперь мать Илиодора. Скворчевский принял это к сведению, порылся в кейсе и добыл какой-то бланк.
– Извините, Ярослав Михайлович, но вам нужно расписаться вот здесь. Это подписка о неразглашении конфиденциальной беседы. Ничего не поделаешь, режим секретности.
– Подписывать ничего не буду, – заявил Ярослав, раздражаясь от казенного тона Скворчевского.
– Но почему? Это чистая формальность.
– Тем более… Не хочу оставлять автографы в собственном досье.
Тот помедлил, с сожалением спрятал бланк, дернул плечами.
– На нет, как говорят, и суда нет… Жаль, из вас вырос бы хороший разведчик.
Скворчевский как-то проникновенно жал руку на прощание и так же смотрел в глаза…
Ярослав вышел на улицу проводить непрошеных гостей. Их машина стояла за территорией, приткнувшись к придорожным кустам. Было раннее утро, солнце обозначилось на горизонте, от реки тянуло туманом и прохладой. Скворчевский сел на заднее сиденье, хлопнул дверцей, Ярослав спрятался за створкой ворот и прильнул к щели между досок. «Волга» с затемненными стеклами, тихо поуркивая двигателем, медленно покатилась мимо и скоро исчезла за углом.
Гадостей от этих гостей можно было ожидать всяких, поэтому, вернувшись в свой домик, Ярослав тщательно обследовал кресло и журнальный столик, затем стены и двери: могли всадить «жучка» куда угодно. Иначе бы откуда ему стал известен разговор с Закомарным? Наконец волнение и шпионские страсти понемногу улеглись, Ярослав побрился под умывальником, сполоснул лицо и начал собираться в дорогу. Отключил газ, воду, электричество – очень уж ненадежной была проводка, – запер домик и сел за руль своей «Нивы».
Предложение работать во внешней разведке было не удивительным, в какой-то степени закономерным; в эту службу вербовали из Института международных отношений и с факультетов журналистики. Бывало, что кто-то из сокурсников как-то незаметно исчезал с горизонта, и более человека никто не встречал. Мало того, из студенческих альбомов вдруг пропадали фотографии, а то и письма, если таковые были. Скорее всего менялись имена и фамилии, человек, как химически пассивное вещество, растворялся в этой кислоте без остатка, и скоро даже лицо было трудно вспомнить. И работа, с точки зрения Ярослава, не казалась унизительной или недостойной. Каждому свое. Один в состоянии вести двойную жизнь, вечно держать себя под многократным контролем, растворяться, другой – нет. Но сейчас остался неприятный осадок какой-то грязи.
