Георгий Тушкан - Джура
Раньше, встречая людей, он принимал их такими, какими они хотели казаться, и верил им на слово. Теперь же, чтобы разобраться в них получше, Джура сравнивал людей со зверями.
— Ты, Саид, шакал со змеиной головой и лживым языком, скажи: зачем ты врешь? Чжао, ты мудр, как ворон, скажи: зачем он нам врет?
— Как называется то место? — безразличным голосом спросил Чжао.
— Монголы называют его Одонтала, китайцы — Спи-У-Хай, а тангуты[42] — Гарматын.
— А налево, на горе?
— Приносят жертвы, — отвечал Саид.
— И что оттуда видно?
— Бесчисленное множество ключей, бьющих из-под земли.
— Верно, — сказал Чжао. — Это Звездная степь.
— А ты почему там был? — спросил Саид.
— Так, — отвечал Чжао.
— Ты скрываешь от нас какую-то тайну. Кто ты? — допытывался Саид. — Как твое настоящее имя? Я так понимаю. Мы все сидим вместе. Мы друзья-узники. Пусть я буду продажная шкура, я могу кого угодно продать, но таких друзей я не трону. Друзья-узники — это табу,[43] так говорил один мой друг, ездивший по океану.
— Нет, — сказал Чжао, — друг это не тот, с которым сидишь или ешь. Друг — тот, с которым борешься за одно большое дело.
— А ты, Джура?
— Раньше я все один делал. Только себе верил. А поехал я один против басмачей, меня и взяли. Был бы со мной Козубай, был бы Муса — всех бы басмачей перестреляли. Одному трудно. Зачем спрашиваешь? Все равно подохнем! — И Джура отвернулся к стенке.
Прошло несколько дней.
Джура сох и слабел.
— Это с ним оттого, что душа у него горит, — говорил Саид. — Через месяц кончится. Здесь его и закопают.
Обычно молчаливый, Чжао сделался болтливым, как сорока. Как только Джура укладывался у стенки, заворачиваясь с головой в лохмотья, Чжао подсаживался к нему. Он рассказывал о своей удивительной жизни, о том, как он был поваром, матросом, пулеметчиком, краболовом и грузчиком.
Саид прерывал Чжао и рассказывал о своих невероятных похождениях, о том, как он возил контрабанду и был старшиной у нищих.
— И чего ты только сидишь здесь! — сердито сказал Чжао. — Ты просто клад для англичан.
— Еще бы! Я с их помощью и сел сюда.
— А ты говорил, что японцы…
— Был один человек, — задумчиво произнес Саид. — Если ничего не происходило, он умел найти того, кто за плату мутил бы воду.
— Тебя, например, — насмешливо сказал Чжао. — За сколько?
— Э, ничего ты не понимаешь! — ответил Саид злобно. — Я хотел отомстить проклятому Кипчакбаю, а тут еще это дело с Кучаком и еще кой-какие дела, и все вместе… Ох, до чего есть хочется!
Чжао мог рассказывать часами. Самым удивительным для Джуры были рассказы о власти ходжей в Кашгарии. Страной около двухсот лет назад, до завоевания ее Китаем, управляли не столько ханы, сколько их духовные советники — ходжи, которые постоянно ссорились между собой. Распри ходжей привели к тому, что вся Кашгария поделилась на два лагеря, враждовавшие между собой из-за власти.
Междоусобицей «черногорцев» — сторонников ходжи Исак-Вали и «белогорцев» — сторонников ходжи Ишан-И-Каляп — сначала воспользовался ойротско-джунгарский хан, чтобы заставить страну платить дань, а потом Китай.
Чжао рассказывал о населении страны: о китайцах, узбеках, уйгурах, киргизах, таранчах и других.
Джуру мало интересовали подробности о подкупах, предательствах и убийствах. Джуру больше всего интересовали рассказы о далеких морях и странах, машинах и оружии, об огромной стране — Советской России. Жизнь у Козубая теперь казалась ему одним коротким солнечным днем.
— Моя кровь ярко-красного цвета, — говорил Чжао, — а красный флаг ведет к свободе тех, чьи руки в мозолях. Мы все с большевиками: китайцы, киргизы, русские. Все, кто трудится и ненавидит баев.
Джура недоверчиво смотрел на Чжао. Он говорит то же, что и Козубай. Но все люди из рода большевиков, которых он до сих пор видел, были здоровые, сильные, а Чжао? Чжао худ и оборван. Джура недовольно отвернулся.
Но тут его взгляд упал на собственные рваные ичиги и грязный халат.
— Ты читать, писать умеешь? — спросил Чжао.
— Нет, — ответил Джура. — Был у меня друг — Юрий Ивашко. Он обещал научить — времени не было. И была такая маленькая, худенькая русская комсомолка. Она делала прививку людям от оспы. Однажды я спас ей жизнь. Она тоже обещала научить, и тоже времени не было. И Козубай обещал, и Ахмед… Эх, Чжао, ты много говорил, а об одном молчишь! Ты не знаешь басмачей.
— Я? — гневно спросил Чжао. — Я не знаю людей хуже, чем они! Впрочем, все враги на один лад. Когда я был пулеметчиком китайской Красной армии…
Он осекся и замолчал, встретив взгляд Саида.
— Значит, у тебя должны быть очень сильные единомышленники, — насторожившись, сказал Саид. — Почему же тебя не выручат?
— А как дать знать, где я? Помоги найти способ! — отозвался Чжао.
— Сам ищу способ сообщить о себе. Было бы золото — подкупили бы стражу, — сказал Саид. — Надо что-то придумать, а то подохнем.
— Саид, ты много рассказывал мне, но ни разу не сказал, кто ты, чем занимался, — однажды спросил Джура.
— Не было такого дела, каким бы я не занимался, не было такого места в Синьцзяне, где бы я не был. Я промывал золото из голубоватой глины и камней в Соургаке и Чижгане, возле Керии. Был нищим, просил милостыню. Работал искателем кладов, был контрабандистом, а теперь меня заподозрили в намерении помешать тайным перевозкам оружия из Индии. А я взял только один револьвер-маузер в коробке, один-единственный. — Саид шумно вдохнул воздух сквозь стиснутые зубы, и от волнения глаза его скосились, будто увидели на кончике собственного носа нечто поразительное. — Другие целиком захватывают караваны с оружием, которое везут из Индии для басмачей, а я… — Саид поднял один палец. — И я заплатил караванщику, чтобы он в это время меня не видел. Я взял маузер, чтобы заставить богатых купцов поделиться своими богатствами со мной. В городе я прятался у нищих, и проклятая ищейка Кипчакбая — старшина нищих Чер — выдал меня. Кипчакбай бил меня. «Это ты, говорит, грабил караваны с оружием, а если и не ты, то знаешь кто. Назови, кто тебя подговорил, у кого в руках оружие, и ты станешь мне другом…» А я не знаю… но догадываюсь.
— Кого же ты подозреваешь? — спросил Чжао, сидевший на корточках у стены.
— Красных китайцев! Ты, Чжао, знаешь таких?
— Слышал о них и знаю, что плохо бывает тому, кто становится на их пути.
— Я не сказал о своих подозрениях Кипчакбаю. — Саид шумно втянул воздух. — Кипчакбай даже Кучака подозревает. Я уже об этом вам рассказывал. Кипчакбай хочет мне устроить очную ставку с Кучаком. А испугавшийся трус и себя и других может оговорить. Боюсь я этой встречи. Я никому не верю. И ты, Джура, никому не верь, а особенно исмаилитам. Это они врут, будто фирман Ага-хана не у них. А потом, разве бывает только один фирман? Их бывает несколько одинаковых. Один пропадет — не беда. Почему же так много крику из-за одного пропавшего фирмана?
