М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов
– Вот что! Мне необходимо попасть в посёлок!
Максуд даже и не сообразил сразу, что сказать на это, такая оторопь взяла! Зато позже, пихая необходимый в дороге скарб и припасы в свою единственную торбу, просто лопался от невысказанных в должное время слов.
«Вот же неугомонный! И не сидится ему на месте, дуралею! Не слушает, что опытные люди говорят! В посёлок, видишь ли, ему надо! А работать тогда кому?!»
Сердился Максуд на Лётчика, сердился и на себя – что не настоял на своём, разумном и обоснованном, а согласился почему-то с блажью зелёного новичка, позволил уговорить!
«Не довёл бы перевозчиков до икоты своими допросами, глядишь, и договорились бы: на плоту до посёлка куда проще и быстрее. Тащись теперь вдоль берега… Другому бы на его месте и в голову не пришло пытать занятых своей работой уважаемых людей! Другой на моём месте и не позволил бы… Тогда бы и вовсе не понадобилось топать чёрт-те куда…»
Сердился Максуд, думал и… молчал. Будто боялся, что плюнет непоседа на нудного брюзгу, бросит, уйдёт один…
Глава 3
Тихое, сонное место. Глушь. Да, здесь можно отсидеться какое-то время, дать затянуться ранам…
Но не прятаться же вечно! Надо бы узнать, как выбраться отсюда, иначе тихий омут грозит обернуться местом вечного упокоения…
***
Темнота обрушилась сразу, будто на голову неожиданно натянули плотный и влажный мешок. Максуд из-за всей этой чехарды с путешествием в посёлок потерял чувство времени, и искать место для ночлега пришлось в густых сумерках, разбавленных лишь неровным багровым свечением, которое, как губку, наполняло облака у вершины Горы.
«Не утерпелось ему, непоседе! Двинуться с утра – так к концу дня добрались бы уже! Головой-то надо думать?! Тьфу!» – злился Максуд, пробираясь краем зарослей в поисках сухих и в то же время не изъеденных в труху древоточцами веток.
«Ну ладно он, нетерпеливый и к тому же не обвыкшийся здесь случайный пришелец, но – я?! Как такое могло произойти?!» – недоумевал Максуд, возвращаясь с дровами…
Джангала нависли над местом стоянки чёрной тучей, звенящей мириадами тоненьких голосков. Слишком шумное соседство, зато в случае необходимости можно быстро пополнить запас пищи для костра.
Недовольный тем, что какому-то взбалмошному чудаку удалось на ночь глядя стронуть его с насиженного места, Максуд достал из дорожной сумы два камня. Раз за разом лупил он один об другой, но камни, видимо, тоже решили проявить характер и доканать-таки проявившего слабину сборщика: норовили зацепить побольнее острым краем, выскальзывали из поцарапанных пальцев и всё упрямились, не желая дать мало-мальски внятную искру. Ко всему прочему, здесь, возле джангала, воздух был насыщен влагой, и слабенькие крупинки огня никак не могли угнездиться в приготовленном для них ворохе тонко натёсанной стружки, густо пересыпанной древесной пылью.
– Дай-ка я попробую… – влез, не утерпев, Лётчик.
«Ну пусть помучается…» – решил Максуд.
К некоторому разочарованию Максуда, ожидавшего, что упрямство камней собьёт спесь с неумелого чужака, в гнезде появился язычок пламени, лизнул предложенное угощение раз, другой… и набросился с жадностью – только подавай! Что ж, в первый раз и дураку везёт…
– А кто-нибудь кроме смотрителей пробовал спуститься в штольню?
Опять он за своё!
– А с чего ты решил, что смотрители туда спускаются?
– Но ты же сам…
– Ну, я-то сказал, что они спускают концентрат. Хотя утверждать не стану, поскольку лично не присутствовал. А чтоб ещё кто-то… Демон его знает, может, кто и пытался… В любом случае, уверяю, тебе там не понравится! Все в один голос говорят, что в глубине Горы ещё хуже, чем на склоне, где сборщики устраивают накопители. Возле штолен и не селится никто по той причине, что отрава в них ещё злее. Люди болеют – к чему же в самую душегубку-то лезть? И так живётся не сладко. И хотелось бы мёда – да в улье одни пчёлы…
– А как же те, кому предназначается концентрат? Те, кто обитает под Горой?
– Ну и любопытный же ты, Лётчик, как личинка жука-бегунца! Та вот тоже – вылезет на мир поглядеть, а её хвать за бошку – и в рот! Объеденье! Попробуй!
Максуд сунул Лётчику, к самому носу, прутик с нанизанными крупными личинками, которые успели покрыться румяной корочкой и шипели от распирающего их жара. Лётчик отшатнулся – аж лицо перекосило у бедняги. С той же миной он отломил кусочек от пресной лепёшки, которую держал в руке, и даже поднёс эту крошку ко рту, однако заставить себя съесть её не смог – с усилием проглотил комок в горле и отвернулся.
– Ну а мы не из брезгливых, – усмехнулся Максуд, лихо закинул в рот личинку и с хрустом её разжевал: не ахти, конечно, какой деликатес, даже, прямо сказать, дерьмо, хоть и жареное, но чужака требовалось немного осадить!
Разговор сам собой заглох. Лётчик думал о чём-то, вороша палкой догорающие угли, а Максуд подстелил мешок и улёгся спать: утро вечера мудренее.
***
…Кривая длинная жердь, заточенная и обожжённая для прочности, приближалась, намереваясь проткнуть его дымящимся остриём. А он, в своём нестерпимом желании жить, крутился, изворачивался, взбивая пену на зловонной жиже – такой мерзкой и такой родной: «Не попадёшь! Нет!»
Чья-то огромная рука нащупала его в грязи, вытащила и поднесла к такому же огромному лицу. Глаз гиганта уставился на перемазанное нечистотами существо. «Я не червь! – кричал он глазу. – Человек! Я!» Глаз пялился, но ни капли осмысленности не удавалось найти в нём…
Он скулил и хрипел в сжимавшихся пальцах! Он извивался червём, которым не был, – не был, но сам уже теперь в это не верил! Он плакал и проклинал того, кто создал его, тем самым обрёкши на съедение заживо!..
Острие вертела приблизилось и надавило на грудную клетку. Хрустнули рёбра. В глазах великана жёлтой перебродившей патокой растеклось удовлетворение…
***
Максуд в ужасе распахнул глаза – и не увидел ничего: темнота окружала его лишённой всякого намёка на пространство, удушающей до звона в ушах теснотой. Он понимал, что проснулся, что кошмар всего лишь привиделся ему, но давление не ослабевало – усиливалось! Что-то напирало в середину груди, вызывая боль, не позволяя вздохнуть! Максуд ещё какое-то время разевал рот, как выброшенная из воды рыба, весь под впечатлением сна, пока руки сами не нащупали эту упёршуюся в грудную клетку тяжесть, и тогда он схватил её, рванул в сторону,
