Ростислав Самбук - Марафон длиной в неделю
На разъезде розыскников ожидала старая и потрепанная полуторка. Они залезли в кузов и накрылись не менее старым и потрепанным брезентом. Грузовик отъехал, подпрыгивая на выбоинах. Капитан Сулимов что-то спросил у Толкунова, но тот сделал вид, что спит. Он и правда задремал, зажав под мышкой немного примятый букет цветов.
Они вернулись во Львов, когда уже стемнело, голодные и уставшие. Предполагали, что Карий сразу захочет выслушать их, однако полковника не было; озабоченный и явно расстроенный чем-то лейтенант Щеглов предупредил, что их ждет обед.
Сулимов обрадовался, Толкунов тоже не возражал против горячего борща. Он, правда, попробовал выведать у Щеглова причину его плохого настроения, но лейтенант отделался ничего не значащими словами, откровенно уклоняясь от разговора, и капитан даже обиделся на него.
Толкунов быстро съел горячий борщ, не мешкал и со вторым. Сулимов поглядывал на него насмешливо. Капитан подумал, что Сулимова развеселили цветы, положенные на стол и предательски выглядывавшие из-под газеты, но тот, оказывается, думал совсем о другом и высказал свои мысли довольно прямо:
— Не спеши, капитан, тут, кажется, что-то горит, и не попасть бы нам под горячую руку. Снова куда-то под Залещики, а ночи холодные, и в лесу сыро.
Перспектива провести еще одну ночь где-то под кустом в овраге не очень привлекала Толкунова, но безапелляционность Сулимова не понравилась ему. Он пробурчал в ответ что-то невыразительное, подхватил увядший букет, спрятал под шинель и возвратился в приемную, и вовремя, так как в раскрытых дверях кабинета Карего стоял сам полковник, что-то приказывая Щеглову, и, не прерывая разговора, показал жестом, чтоб капитан зашел к нему. Толкунов снял шинель, повесил ее, засунув газету с цветами в карман, и протиснулся в кабинет, увидев там Бобренка.
Видно, у майора был не очень приятный разговор с Карим, который сидел хмурый и нервно тарабанил пальцами по столу.
— Что-то случилось? — спросил Толкунов.
Бобренок поднял на него глаза и, прочитав искреннюю заинтересованность на лице капитана, сообразил, что Толкунов ничего не знает о последних событиях, и сказал, махнув рукой:
— Сплошные неприятности.
— Тот тип снова исчез?
— Ну что ты!
— Тогда не вижу оснований...
— Подстрелили его.
— Кто?
— Глупая история. Напоролся на патруль.
— И те не могли взять его?
— Он убил офицера и ранил солдата.
— Ну и ну...
— Такие дела, капитан... — Бобренок хотел что-то добавить, но в кабинет возвратился Карий. Следом за ним шли Сулимов, Щеглов и еще несколько офицеров.
— Совсем плохо! — Карий остановился посредине кабинета. — Да, совсем плохо, товарищи контрразведчики. Шпиона упустили — раз. Их информатора — два... Столько промахов за один день! Мы что, работать разучились?
— Какого информатора? — не понял Толкунов. — То, что белобрысого подстрелили, ясно: патруль виноват. А что за информатор?
— Сцепщик вагонов, какой-то Рубас. — Глаза Карего сузились. — Я приказал установить за ним наблюдение. По нашим данным, через этого Рубаса львовская резидентура поддерживала связь с Иванцивым в Стрые. Сведения не совсем достоверны, но спускать с Рубаса глаз не имели права. Однако младшего лейтенанта Хлоня, следившего за ним, Рубас обвел вокруг пальца. И вот: по всей вероятности, Рубас подстраховывал белобрысого с рацией — сел в трамвай на привокзальной площади, увидев, что тот убит.
— На какую марку трамвая? — нетерпеливо спросил Бобренок.
Полковник бросил на него одобрительный взгляд:
— Правильно мыслите, майор.
— На шестую?
— Абсолютно точно.
— А вышел где?
— На предпоследней остановке.
— Выходит, на Богдановке, — возбужденно воскликнул Бобренок. Он даже поднялся от волнения. — Рубас шел к резиденту. И наш младший лейтенант Хлонь имел шанс...
— Да, был шанс, — подтвердил Карий.
— Но ведь Рубас рассказал резиденту о случае на привокзальной площади! — с отчаянием схватился за голову Бобренок.
— Не исключено, — согласился Карий.
— И доложил ему о том, что сам с трудом избавился от «хвоста».
— Логично.
— Думаете, после этого резидент остался на месте?
— Нет, не думаю.
— Что же делать?
— Будем действовать, как условились.
Бобренок медленно опустил руки, словно они у него вдруг отяжелели. Переспросил:
— Утром надо прочесать Богдановку?
— Да.
— А не поздно ли?
— У вас есть лучшие предложения?
— Конечно, ночью этого делать не следует, — согласился Бобренок.
— Богдановку контролируют усиленные патрули, — сообщил Карий.
Толкунов заерзал на стуле, полковник заметил это и спросил:
— Что-то хотите сказать, капитан? Толкунов поднялся, одернув гимнастерку.
— Дела не, так уж и плохи, товарищ полковник, — сказал он уверенно. — Вчера и сегодня мы взяли у них две рации, наверно, больше они не имеют, потому что тот белобрысый ездил за ней аж в Залещицкий лес. Значит, резидент лишен связи, а шпион без связи — тьфу...
— Считаете, капитан, открыли Америку? — насмешливо перебил его Карий.
— И все же я считаю... — не сдавался Толкунов.
— Сядьте, капитан, — вдруг повысил голос полковник, чуть ли не крикнув, это было не похоже на всегда сдержанного и вежливого Карего. Толкунов сел, глядя непонимающе, а полковник продолжал так же сердито: — Не ждал от вас, от кого-кого, а от вас, капитан, не ждал. Я не хочу слушать никаких оправданий, пока хоть один вражеский агент действует в нашем тылу. Никаких, вам ясно?
Толкунов попытался снова подняться, но Карий остановил его решительным жестом. Прошел к столу и достал из ящика папиросы. Обвел строгим взглядом присутствующих, сказал уже спокойно и тихо:
— Все свободны. До шести утра. Прошу задержаться лишь майора Бобренка.
Толкунов оглянулся в дверях, поймал взгляд майора, хотел спросить, стоит ли ждать, но Бобренок махнул ему рукой — вероятно, они с полковником задержатся, уточняя некоторые детали завтрашней операции.
Толкунов вышел на улицу не в настроении: Карий таки был прав. Ну чего, спрашивается, вылез — ведь действительно резидент разгуливает где-то рядом, а он стал оправдываться...
Бурча что-то под нос, поднялся на свой этаж и только перед дверьми вспомнил: ключи остались у Бобренка. Впрочем, было еще не так поздно, позвонил без зазрения совести, однако пани Мария долго не откликалась. Толкунов подумал, что нет никого дома, позвонил еще раз и только после этого услышал какое-то движение за дверью.
