Халва - Олег Лаврентьев

– Видишь ли, Даша у меня театрал, – смущенно сказал Дмитрий Сергеевич, – а тут такой аншлаг, билетов нет.

– Старик, такой дочкой гордиться нужно, – зарокотала трубка Бориным басом, – моя только электронную музыку слушает, да еще так, чтобы стены вместе с моими нервами вибрировали. Ладно, я сейчас узнаю что да как, и позвоню тебе, телефон не изменился?

– Нет, нет.

– Ну все, жди.

Он позвонил через полчаса.

– Старик, я все уладил, – Боря был явно доволен собой. – Там всем приезжие заправляют, даже билетеров своих поставили. Но рабочие наши, и командует ими наш помреж, Костя, мой друг. Сегодня я его увижу, он мне даст билет без места. Твоя зайдет ко мне, и дело в шляпе.

– Спасибо, Боря, – обрадовался Дмитрий Сергеевич, – выручил.

– О чем речь. Только вот еще, – голос Бори стал озабоченным, – я Косте бутылку коньяка обещал, сделаешь? Коньяк может быть не супер, но и не «Десна».

– Конечно, конечно, – замахал трубке рукой Дмитрий Сергеевич.

– Пускай твоя найдет Костю и передаст.

– Не беспокойся, все сделаю.

Женщины восприняли новость восторженно.

– А ты ломал руки, – укоризненно сказала Вера. – Человек все понимает.

– Папа, ты чудо, – хлопала руками Даша. – Даже если придется стоять, я все равно буду рада.

– Ну и чудесно, – потер руками Дмитрий Сергеевич. – Коньяк я армянский куплю, Костя будет рад.

– Папа, а я найду его? – озабоченно спросила дочь.

– Костя, помощник режиссера, – недовольно сказала Вера, – почему ты его не найдешь. Бутылку в кулек, кулек Косте. И не думай, что такие вещи мы за тебя будем делать.

Дочь робко взглянула на отца, но Вера отрезала:

– Любишь кататься, люби и саночки возить. И нечего смущаться, ты не взятку несешь!

Был следующий день, был вечер, было представление. Даша вернулась, переполненная впечатлениями.

– Мамочка, я действительно простояла весь первый акт! Места свободного не было. Потом уже сердобольная бабушка-билетер сжалилась, принесла мне стул.

– Но понравилось? – улыбнулся Дмитрий Сергеевич.

– Больше чем, – Даша мечтательно подняла руки к потолку и крутнулась на одной ноге.

На следующий вечер в квартире у Смирновых зазвонил телефон.

– Тебя, – позвала мужа Вера.

Дмитрий Сергеевич подошел.

– Да?

– Старик, почему ты меня подводишь? – обиженно пробасил Боря.

– Где? – испугался Дмитрий Сергеевич.

– Коньяк!

– Коньяк? Какой коньяк?

– Как какой, Косте! Человек со мной не разговаривает, я теряюсь в догадках, еле выяснил.

– Но все вроде было нормально, мы его в кулек и Даше…

– Помню, твоя с кульком была. Так что, она его с друзьями оприходовала?

– Нет, что ты. Слушай, Боря, я занесу тебе бутылку завтра, хорошо?

– Давай, старик, ко мне домой, вечером, после семи?

– Могу.

– Заодно и пива выпьем, у меня есть мировое пиво!

– Хорошо, пока.

– Давай, старик.

Повесив трубку, Дмитрий Сергеевич несколько секунд думал, а потом позвал дочь:

– Даша.

– Что, папа?

– Подойди сюда.

Она подошла.

– Ты отдала бутылку Косте? – строго спросил Дмитрий Сергеевич.

– Отдала, – удивленно ответила дочь.

– Точно?

– Точно.

– Что случилось? – спросила из дальней комнаты Вера.

– Ничего, – отмахнулся Дмитрий Сергеевич и понизил голос: – Как он выглядит?

– Кто?

– Костя!

– Я не знаю, – так же тихо ответила дочь.

– Как это не знаю!? – шепотом сердился Дмитрий Сергеевич.

– Вот так! Я его не видела! Понимаешь, я пошла за кулисы, а там много народа, все на меня косятся. Я поймала монтера и попросила передать кулек Косте, помощнику режиссера.

– Монтера?

– Да, монтера. Он же должен его знать.

– Да, монтер должен, – убитым голосом сказал Дмитрий Сергеевич, – иди.

Дочь, недоумевая, удалилась, а Дмитрий Сергеевич прислонился к косяку и стал думать, как же тяжело придется детям в этой сложной жизни…

Память

– Вот он, вот он, – прошептал Лешка и толкнул рыжую Нинку в бок.

Из соседнего подъезда вышел старик в коричневом пиджаке и шляпе.

– Вижу, – прошептала девочка и испуганно посмотрела на него. – А ты и вправду это сделаешь?

– А то, – уверенно сказал мальчишка и тряхнул длинными, выгоревшими на жарком солнце вихрами. – Я вчера Бегемотихе в дверь позвонил и убежал. А тут он идет, и сказал Бегемотихе, что я пробегал, ну не я, а мальчишка светлый. А она сразу догадалась, что это я.

– Лешка, да он же не нарочно, он старый уже, ничего не понимает.

– Пускай не выпускают на улицу, раз с мозгами туго.

– Ну, все равно…

– Ты что, боишься?

– Я!? – Нинка гордо подняла и без того вздернутый носик, усыпанный веснушками. – А что мне, что-то особенное делать нужно? Это же легкотня!

– Тогда пошли.

Предмет их жаркого спора тем временем шаркающей походкой пересек двор и остановился у лужи на дороге. Эта лужа была местной достопримечательностью. Даже в самую жаркую погоду она не высыхала, лишь сжималась в размерах. Зато во время дождя, о, во время дождя лужа разливалась по дороге Черным морем. Не раз и не десять мамы и отцы оттаскивали своих отпрысков от лужи за вихры, но искоренить зло не могли. Чада продолжали бродить по колено в воде, пускать корабли всевозможных конструкций, промокая до простуд и воспалений.

Старик всегда останавливался у лужи, смотрел в ее муть защитно-зеленого цвета. В такие минуты на губах его мелькала улыбка. Впрочем, старик часто улыбался к месту и не к месту. Хотя что значит понятие «к месту» для человека, который уже много лет жил в своем мире?

Павел Афанасьевич страдал тяжелой формой склероза, забывал элементарнейшие вещи.

– Папа, ну переезжай к нам, – не раз говорила Юля, единственная дочь. – Ты же однажды насыплешь себе стирального порошка в суп и отравишься.

– Будет лучше, если я насыплю порошок в суп тебе? – возражал старик и улыбался: – Не волнуйся, дочка, я и так зажился на свете, какая мне разница, как это случится?

– Но мне-то не все равно!? – со слезами возражала дочь. – Мне перед соседями стыдно, шушукаются, почему я тебя не заберу.

– Я им объясню, – склонял голову Павел Афанасьевич, – если не забуду.

– Папа, да разве в них дело? Миша вон тоже…

– Юля, – мягко останавливал ее отец, – мне так хочется. У меня так мало радости осталось в жизни. Не отнимай хоть эти стены и мои прогулки.

– Ты же забываешь, как тебя зовут, и где ты живешь!

– Зато я помню, что в правом кармане пиджака лежит бумажка, где ты все подробно написала.

Споры оканчивались ничем, старик упорно стоял на своем, дочь сдавалась.

Гулять старик действительно любил. Плохая ли погода, хорошая ли, выходил на улицу. Не сидел на скамеечке, как прочие почтенные бабушки и дедушки, шел бродить по городу. Иногда возвращался сам, иногда его приводили за руку незнакомые люди, чаще