Мой знакомый медведь. Зимовье на Тигровой. Дикий урман - Анатолий Александрович Севастьянов
— Как это тебя угораздило? — удивился Федор. — Весь в ссадинах.
— Да вот сумел… В завале упал. Еще повезло, задержался, ниже такие пики торчали — ой-ой-ой! А это ерунда.
— На-ка вот, замажь все. — Федор подал берестяную баночку с пихтовой смолой. — Разом затянет.
Росин рассказал, как пчелы изжалили и как на шершней угораздило нарваться.
— Как шарахнет в спину! Думал, медведь позвоночник перебил.
— А тут без тебя медведь к лабазу подходил. Рыбу причуял. Шумнул на него в окошко — сбежал.
— Вот бы его самого в лабаз.
— Да, — согласился Федор, — это бы дело.
— Ловушку какую-нибудь придумать… А что, если с ножом? На какого поменьше.
— Ишь ты, с ножом! — рассердился Федор. — Сунься. Больно ловкий. Хватит лапой — отдашь душу. Брат у меня, вдвоем были, с ружьями, и то… Верно, то шатун был — в берлогу не лег. А шатун завсегда лютый, напролом идет. Случайно наткнулись. Стрелил я — неладно. Он волчком на месте. Никола — бац! Медведь к нему. Я — патрон, а он Кольку сгреб — кости хрустнули… Пробуравил я косолапому череп, да уж поздно… А ты — «с ножом». Ловкач какой… Ловушку сладить — дело другое. Только без топора уж и не знаю как.
— Слушай, а ты ничего не слышал про медвежью болезнь? — вдруг спросил Росин.
— Что за болезнь?
— Читал я, раньше на медведей так охотились. Ни ружья, ни ножа не надо. Выследи пасущегося медведя, подкрадись и загрохочи со всей силой по заслону от печки. Шарахнется перепуганный медведь в сторону. Пробежит немного и подохнет от этой самой медвежьей болезни: кровавого поноса.
— Как же, слыхал. Сказки, поди, все.
— А может, и не сказки. Я об этом не раз читал. И ты ведь слышал. Надо попытаться. Чего мы теряем? А вдруг действительно медведя добудем? Только вот какую погремушку сделать?..
Вместо заслона вытесали широкую доску из разбитой молнией колодины. Высушили ее над костром, и теперь, если по доске ударить такими же сухими палками, раздавался громкий, резкий звук.
— Вот и готово орудие. Можно караулить.
— Вперед место приискать надо. А то все лето прокараулить можно — и не увидишь. Ты по урману много ходишь, вот и приглядывай поляну лучше. Сразу поймешь, на которой часто кормится.
…Однажды Росин прибежал в избушку.
— Федор, поляну нашел, во! — показал большой палец. — Почти наполовину без дерна! Весь в рулоны на краях скатан!
— Во-во! Червяков искал.
— Ну да, вся когтями перерыта. И дудник поеденный. И еще целый есть! В общем, завтра иду караулить. Тем более что обследование почти закончил.
…На другой день Росин встал затемно. Подбросил дров в чувал и при его свете собрал вооружение. За спину повесил доску-барабан, в карманы сунул палки, на пояс, как обычно, нож.
Светлело быстро. На тропинке стала видна даже сплошная сетка следов, оставленная ночью множеством дождевых червей.
Росин почти бежал.
Хоть и светло, но ни деревья, ни трава, казалось, еще не проснулись. Росин пошел осторожней… А вот и совсем остановился. Достал из туеска кусок толстой еловой коры. Подвязал к ногам под подошвы. «Теперь не учует».
На поляне вскарабкался на березу, присмотренную с вечера, уселся в развилку, приготовил «шумовое оформление». Даже в чаще сумрак уступил место ровному, чуть туманному свету утра. До самой земли свисали отяжеленные росой косы березок. На листке спала стрекоза с посеребренными росой крыльями… Слабый ветерок тронул верхушки деревьев, и они, будто проснувшись, первыми увидели солнце.
Росин взглянул вниз. Среди серой травы резко выделялась зеленая полоса. «Да это же мои следы! Сбил росу, когда шел. Если медведь увидит следы, пропала затея! Почуявшего опасность не перепугаешь до смерти», — заволновался Росин.
На нижний сук сухой пихты села небольшая, меньше голубя, ярко-оранжевая птица. «Ронжа», — узнал Росин. Подлетела вторая, и птицы принялись перелетать с дерева на дерево, присаживаясь только на самые нижние ветки. Играя, они несколько раз облетели поляну.
Бельчонок кольцом обвился вокруг шеи матери, и с этим живым воротником белка прыгала с дерева на дерево. Потом она спустилась на землю и побежала в молодой ельничек.
Незаметно поднялось над деревьями солнце, а медведь еще и не думал появляться.
Мысли переносились с одного на другое.
«Оля теперь уже ждет писем, думает — вернулся… Пождет, пождет и, наверное, напишет маме. Ведь адрес-то у нее есть. Как, интересно, будет в извещении: „Пропал без вести“ или „Погиб“? А вдруг машинистка не углядит разницы, и Оля прочитает: „Погиб при исполнении служебных обязанностей“… Да нет, не может этого быть… Ну а вдруг?»
Солнце поднималось все выше, Росин уже прятал голову в тень от ствола березки. По стволу вверх-вниз начали ползать муравьи. Пришлось посторониться. Росин наблюдал, как эти маленькие труженики тащили к муравейнику то гусеницу, то какую-нибудь букашку, а то и погибшего муравья.
Уже, наверно, в сотый раз он старался примоститься поудобнее… Затекали ноги, уставали руки. А день все тянулся и тянулся без конца…
Росину и раньше приходилось бывать в засадах, подолгу сидеть у птичьих гнезд, наблюдать за кормлением птенцов. Приходилось сидеть и на засидках во время охоты. Он вспомнил, как мальчишкой, еще без ружья, уходил в поле и караулил там зайцев. «Ведь главное, — думал тогда, — увидеть зайца, как видит его настоящий охотник». Свою первую засидку он устроил в большой навозной куче на колхозном поле. В лунную морозную ночь он сидел в этой разрытой сверху куче и во все глаза высматривал зайцев. Снизу шло тепло от слежавшегося навоза. Вся одежда пропиталась этим запахом. Но для него тогда это было неважно. Важно, что совсем близко видел живого зайца.
Вечером Росин уже не сидел, а стоял на суку. Стоять он еще кое-как мог. В чаще начал густеть сумрак. Вдруг внизу зашуршало!
Росин оглянулся — всего лишь ежик. Он с трудом пробирался в высокой траве, цепляясь колючками за стебли. Сопел, подсовывал нос под листья, находил слизняков и ел их, чавкая, как маленький поросенок.
Все дальше и дальше шевелилась раздвигаемая ежом трава. Самого уже не видно. Только едва слышно доносилось чавканье с другой стороны поляны.
…На следующий день, чуть свет, Росин опять пришел на поляну и спрятался на березе. Но прошел и этот день, и третий — медведь не приходил.
— Может, он подходил, да причуял тебя или услышал. Коли так, не придет больше.
— Вряд ли. Кажется, тихо сидел и все время по сторонам смотрел. Пожалуй, должен первым его заметить… В общем, наберусь терпения, просижу на этой
