История одного филина - Иштван Фекете
Но птенцы и того не знают. Они живут данным мгновением, которое сейчас для них вполне сносно. Они насытились и теперь сосредоточенно переваривают пищу, самец сидя на камне, самки — на бревне; и можно подумать, что они дремлют, ничего не видя и не слыша, в то время как в действительности ничто не ускользает от их внимания.
Филины видят все, что только можно увидеть из хижины, и слышат все, что вообще может быть услышано. Видят сад с участком, засаженным хреном, и угол птичника, отделенного от сада забором.
Видят они высокие старые деревья на внутреннем дворе и дом, из трубы которого идет дым, но во всем этом нет для филинов ничего необычного: дома они из пещеры не раз видели дымовые трубы дальней деревни. За домом высится колокольня, но она интересует филинов лишь потому, что на кресте ее недавно сидела и каркала ворона, в точности похожая на тех ворон, что приносили в пещеру родители, только тогда они уже не каркали. А мясо ворон гораздо лучше, чем воробьев, потому что его больше.
И еще, конечно, филины видят внутренность хижины: большой камень, — он хорош тем, что на него можно вскарабкаться и сидеть, поглядывая сверху; бревно, на котором сейчас дремлют самочки; толстый, серый ствол яблони и две узловатые ветви, протянувшиеся через всю камышовую хижину и придающие ей особый уют. Заметили птенцы и небольшое цементное корытце, из которого можно было и пить, и даже купаться в нем, и в углу нечто вроде пещерки, сложенной из камня, но в ней мог бы поместиться только один из них.
От птенцов не укрылось ничто, и постепенно все окружающие предметы становились более привычными, почти такими же, как родная пещера, но… при всей ее мирной и уютной обстановке, хижина была тюрьмой, по сути своей для вольных птиц местом бессмысленным и жестоким.
Время от времени филины закрывали глаза, как бы подремывая, однако даже во сне слух их ловил все звуки, и те, что для человека уже неуловимы.
И вдруг филины разом испуганно вздрогнули: на колокольне с раскатистым звоном ударил колокол.
Птенцы сжались, замерли, с испугом и злостью округлили глаза.
— Что это? — металось в сознании филинов, но вот колокол смолк, в хижине вновь воцарилась умиротворенная тишина, и филины позволили себе чуть расслабиться, распустить перья. Над буйной порослью хрена подрагивал прогретый воздух, и большие глаза птиц опять сомкнулись.
— Чему быть, того не миновать, — казалось, говорили сами их расслабленные позы, — но, судя по всему, нас тут не съедят.
День шел на убыль и не приносил с собой никаких перемен. К вечеру филины оживились, потому что близящиеся сумерки сулили прохладу и тьму, что филинам было милее всего, хотя ночь надвигалась ветреная.
Вечером Ферко вышел в сад, поглядел, хорошо ли прикрыта дверца, со всех сторон обошел хижину, буркнул что-то нелестное в адрес плетельщика, но что именно, разобрать было нельзя. Затем скрылся за домом.
Ветер час от часу крепчал, но до полуночи все еще ничего не случилось. Только старая яблоня поскрипывала и стонала, когда ветер слишком уж сильно терзал ее крону.
— Вконец ошалел, безумный, — тяжко вздыхала яблоня. — Того гляди сбросит на землю тот десяток плодов, что мне, старой яблоне, с таким трудом удалось вырастить…
— Пусть держатся покрепче, — истерично взвизгнул ветер, — это их дело — держаться! А мне не с руки тут нежничать с горсткой червивых яблок…
— Совсем леденящий ветер, — испуганно вскидывались листья хрена. — Еще того гляди град принесет! Вот когда хлебнем горюшка…
— Хватит вздыхать да охать, — прогудела пустая бочка, в которой хранили воду для поливки. — Дождь необходим — эту истину пора бы усвоить даже такой бестолочи, как хрен.
— Тупая колода! — возмущенно встрепенулись листья хрена. — А если град?
— Пусть его бьет, — добродушно вмешались камышовые стенки хижины, — нас крепко связали…
— Зато я — чуть жива! — горестно вздохнула камышовая крыша. — Меня-то не укрепили! Уж и сейчас этот ошалелый ветер приподнимает меня, а если он усилится… как знать, не улечу ли…
Род филинов давно враждовал с ветрами, и теперь птенцы сидели слегка встревоженные. Нет, нельзя сказать, чтобы они боялись, но они ждали… они предчувствовали беду.
Тьма сгустилась, что само по себе филинов ничуть не встревожило, потому что они отлично видели и во тьме, но их тревожило, что ветер, казалось, согнал все холодные тучи с округи.
А ветер с расчетливой силой все больше раскачивал и приподнимал крышу хижины, пока, наконец, она не провалилась внутрь хижины, и в ту же минуту с неба посыпался град. Град с сухим треском бил по деревьям, рвал листья хрена и с такой суматошной силой барабанил по кровлям, точно задался целью разнести все вокруг.
Рухнувшая крыша разлучила перепуганных филинов. По одну ее сторону очутились самец и самка, их еще кое-как прикрывала крыша, зато по другую сторону вторая самка оказалась совсем под открытым небом, и понапрасну забилась она в самый угол, ее, беззащитную, хлестал сперва град, а когда, наконец, он иссяк, до утра поливал хлынувший за ним вслед дождь.
Агроном проснулся среди ночи от стука града и быстро прикинул в уме, какой ущерб нанесет непогода его полям, но поскольку град шел недолго и вскоре сменился дождем, он несколько успокоился и вновь задремал.
«Там посмотрим», — подумал он, засыпая, но не подумал, что результаты этого осмотра вряд ли будут утешительными. На рассвете Ферко забарабанил к нему в окно.
— Выйдите, пожалуйста, беда стряслась!
— Что там еще такое? И вечно ты каркаешь, точно ворон!
— Ну, по правде сказать, не такая уж большая беда. Крыша у филиновой хижины провалилась.
— Сейчас иду, Ферко. Ведь предупреждал же я этого бестолкового, когда он плел стенки! Как филины?
— Целы, но вымокли за ночь — больше некуда. Я послал уже ночного сторожа за плетельщиком, разрази его гром! Я помню, господин Иштван, вы говорили, чтоб скрепил крышу проволокой…
Ферко недолго пришлось ждать хозяина, но когда они подошли к хижине, там уже собрались плетельщик и еще два человека.
— И впрямь провалилась, — сокрушался плетельщик, — но ничего, поправим. Главное, птицы целы, а крышу мы мигом поставим на место, и проволокой укрепим. Выходит, век живи, век учись…
Крышу подняли, водрузили на место и, не жалея проволоки, скрепили со стенами. Филины все это время испуганно жались в углу, приникнув друг к дружке. Лишь когда работники вышли, агроном сказал:
— А ведь они могли насмерть продрогнуть и простудиться, бедняги.
— Этим
