О всех созданиях - больших и малых - Джеймс Хэрриот

— Спасибо, мистер Уотерс! — Я сделал долгий глоток. Несмотря на холод, мне пришлось изрядно попотеть, а для утоления жажды трудно найти что-нибудь лучше густого орехового эля. Я и прежде бывал тут и знал завсегдатаев в лицо. Чаще всего мне приходилось видеть Альберта Клоуза, старого пастуха, который был теперь на покое и неизменно сидел на одном и том же привычном месте — в конце скамьи у самого огня.

И на этот раз он, как всегда, глядел перед собой невидящими глазами, опираясь руками и подбородком на изогнутую ручку Пастушьего посоха, с которым столько лет пас овец. Его пес Мик, такой же старый, как и он сам, вытянулся у ног хозяина, наполовину под лавкой, наполовину под столом. Псу явно что-то снилось: лапы его шевелились, уши и губы подергивались и время от времени он глухо тявкал.

Тед Добсон ткнул меня локтем в бок и засмеялся:

— Бьюсь об заклад, старина Мик все еще собирает своих овечек.

Я кивнул. Конечно, пес вновь переживал дни своей молодости — припадал к земле, кидался, обегал стадо, послушный свистку хозяина. А сам Альберт? Что кроется за этим пустым взглядом? Мне нетрудно было представить, как он, еще молодой парень, широким шагом меряет открытые всем ветрам плоские вершины холмов, все эти бесконечные мили вереска, камней и овражков со стремительными ручьями, при каждом шаге вонзая в землю вот этот самый посох. Вряд ли найдутся люди более закаленные, чем йоркширские овечьи пастухи, которые круглый год живут под открытым небом, а в дождь и снег просто набрасывают на плечи мешок.

И вот теперь Альберт, дряхлый, скрюченный артритом старик, равнодушно глядит в никуда из-под обтрепанного козырька древней кепки. Заметив, что он допил кружку, я направился к нему.

— Добрый вечер, мистер Клоуз, — сказал я.

— А? — Он приставил ладонь к уху и заморгал.

— Как поживаете, мистер Клоуз? — гаркнул я во весь голос.

— Не жалуюсь, молодой человек, — прошамкал он. — Не жалуюсь.

— Могу я вас угостить?

— Спасибо! — Он указал трясущимся пальцем на кружку — Налейте капельку.

Я знал, что «капелька» означает пинту, и махнул хозяину, который ловко проделал обычную операцию с кувшином. Старый пастух поднес наполненную кружку к губам и посмотрел на меня.

— Ваше здоровье! — буркнул он.

— И вам того же желаю, — ответил я и уже хотел вернуться на свое место, но тут Мик вылез из-под лавки и сел. Несомненно, его разбудили мои крики. Он сонно потянулся, раза два встряхнул головой и посмотрел по сторонам. Когда он повернул морду ко мне, меня словно ударило током.

Его глаза производили жуткое впечатление. Собственно, я даже не мог их толком разглядеть за слипшимися от гноя ресницами. Он болезненно помаргивал, а на белой шерсти по сторонам носа пролегли темные безобразные полоски мутных слез.

Я протянул к нему руку, и пес вильнул хвостом, а потом закрыл глаза. Очевидно, так ему было легче.

Я положил ладонь на плечо Альберта.

— Мистер Клоуз, давно у него это с глазами?

— А?

Я прибавил громкости:

— Глаза у Мика. Они в плохом состоянии.

— А-а! — Старик закивал. — Он их застудил. Все застуживает. Еще с той поры, как щенком был.

— Это не простуда. У него неладно с веками.

— А?

Я набрал побольше воздуху и завопил во всю мочь:

— У него заворот век. Это довольно серьезно.

Старик снова кивнул.

— Да уж, он все лежит головой к двери, а там дует.

— Нет, мистер Клоуз, — взревел я. — Сквозняк тут ни при чем. Это заворот век, и требуется операция.

— Ваша правда, молодой человек. — Он отхлебнул пива. — Застудил их маленько. Все застуживает, еще как щенком был…

Я безнадежно побрел на свое место. Тед Добсон с интересом спросил:

— О чем это вы с ним толковали?

— Скверное дело, Тед. При завороте век ресницы трут глазное яблоко. Это причиняет сильную боль, а иногда привадит к изъязвлению и даже к слепоте. Но и в самых легких случаях собака очень мучается.

— Вот, значит, что… — задумчиво сказал Тед. — Я давно замечал, что у Мика с глазами неладно. А последнее время они куда хуже стали.

— Бывает и так, но чаще это врожденный порок. Я бы сказал, что у Мика это в определенной степени всегда было, но вот теперь по какой-то причине они пришли в такое жуткое состояние. — Я вновь посмотрел на старого пса, который терпеливо сидел под столом, крепко зажмурившись.

— Значит, он очень мучается?

Я пожал плечами.

— Вы же сами знаете, каково это, если в глаз попадет песчинка или даже одна ресница завернется внутрь. Конечно, резь он испытывает невыносимую.

— Бедняга! Мне и в голову не приходило, что тут такое дело. — Он затянулся сигаретой. — А операция помогла бы?

— Да, Тед. Знаете, ветеринару она доставляет особое удовлетворение. Я всякий раз чувствую, что по-настоящему помог животному.

— Оно и понятно. Хорошее, должно быть, чувство. Но небось стоит такая операция недешево?

Я криво улыбнулся:

— Как посмотреть. Работа сложная и требует много времени. Мы обычно берем за нее фунт.

Хирург-окулист, конечно, только посмеялся бы над таким гонораром, но и эта сумма была не по карману старику Альберту.

Некоторое время мы оба молча смотрели на старика, на ветхую куртку, на лохмы штанин, прикрывающие растрескавшиеся башмаки. Фунт. Половина месячной пенсии по старости. Целое состояние.

Тед вскочил.

— Надо же старику объяснить. Я ему сейчас втолкую.

Подойдя к дряхлому пастуху, он спросил:

— Ну как, Альберт, еще одну сдюжишь?

Старик посмотрел на него мутным взглядом, потом кивнул на свою уже вновь пустую кружку.

— Ладно, подлей капельку, Тед.

Тед махнул мистеру Уотерсу и нагнулся к уху старика.

— Ты понял, что тебе толковал мистер Хэрриот, а, Альберт? — прокричал он.

— Как же… как же… Мик маленько глаза застудил.

— Да нет же! Это совсем другое. У него это самое… заворот век!

— Все застуживает и застуживает, — бубнил Альберт, уткнувшись носом в кружку.

Тед буквально взвыл:

— Ах ты упрямый старый черт! Слушай, что тебе говорят: ты бы его подлечил! Ему нужно…

Но старик уже ушел в себя:

— Еще как щенком был… все застуживал, все застуживал…

В тот вечер Мик отвлек меня от собственных невзгод, но потом я никак не мог забыть эти страшные глаза. У меня руки чесались привести их в порядок. Я знал, что час работы вернет старому псу мир, которого он, возможно, не видел годы и годы, и всё во мне твердило: мчись в Коптон, сажай его в машину, вези в Дарроуби и оперируй. Деньги меня не