Алан Кэйу - Бишу-ягуар
И вдруг ее уши уловили шепот.
* * *Индейцы продвигались вдоль берега реки. Урубелава прикидывал, сколько наконечников сможет получить за проделанную работу.
Внезапно он нагнулся и уставился на пирамидки запекшейся на солнцепеке грязи, покрытые буроватыми пятнами. Присев на корточки, он потрогал пирамидки, потом подошел к куче гниющей листвы, оглянулся на оставленные в грязи следы, перевел взгляд вверх на дерево и наконец посмотрел на противоположный берег. Затем он осторожно ткнул ногой разбитые скорлупки яиц и провел рукой по длинным шрамам на груди, там, где свирепый хищник так злобно исполосовал ее… Прищурившись, он наставительно поднял палец и медленно заговорил:
– Здесь была драка. Здесь ягуар дрался с крокодилом.
Урубелава весь расплылся в улыбке, видя восторг дочери от того, что он столь искусно разгадал природу пятен крови. Указав на скорлупки, он сказал:
– Животное пришло сюда, чтобы разорить гнездо и съесть яйца. Но где-то рядом, видимо вот здесь, притаился крокодил. Он напал на ягуара – вот почему там остались пятна крови. – Урубелава надолго задумался и наконец произнес: – Мы пойдем по его следам, и, когда догоним, я убью его и сниму шкуру.
Он тщательно продумал решение, перед тем как принять его, поскольку знал, что не имеет права на повторную неудачу, чтобы не лишиться уважения дочери. Поэтому он сказал:
– Было ошибкой пытаться поймать такого большого зверя в одиночку. На сей раз я его убью ради шкуры. Так я решил.
Почему-то замысел отца не пришелся девочке по душе. Она ощутила прилив грусти.
– А как же деревья, которые мы должны сосчитать? – нерешительно напомнила она.
Урубелава широко развел руками:
– Гевеи останутся на том же месте. Деревьям не убежать от нас – Он решил, что очень остроумно пошутил, поэтому расхохотался так, что глаза совсем утонули в сети морщинок. – Только ягуар может убежать от меня, а деревья никуда не денутся и будут ждать, пока я их сосчитаю. Они не убегут, они не умеют бегать.
* * *Зоркие глаза Бишу уловили легкое движение на высоком дереве, там, откуда надвигалась опасность; коати, паукообразная обезьяна, затаившаяся на верхушке дерева, напряженно всматривалась вниз; значит, там…
Вскоре Бишу увидела людей. Они двигались с величайшей осторожностью – впереди мужчина, а за ним девочка, – останавливаясь и выжидая после каждого шага. Мгновение, и они уже скрылись за кустами. Но Бишу наконец учуяла их запах, тот самый запах, который исходил от измочаленной веревки, все еще болтавшейся на ее шее…
И вдруг они оказались прямо под ней, беззащитные и беспомощно оглядывающиеся по сторонам, недоумевая, куда пропали следы. Бишу посмотрела вниз. Это был самый подходящий момент для нападения, для того, чтобы положить конец беспощадному преследованию. Испытанные охотничьи инстинкты, все, чему ее обучали с детства, подсказывало: настал этот миг – быстро и неслышно спрыгнуть вниз на зеленый мох спиной к солнцу и свету, метнуться к горлу одного преследователя, молниеносно рвануть разящими задними лапами, затем развернуться и броситься на второго…
Долго еще. Бишу лежала, не шевелясь, лишь время от времени поворачивая голову и осматриваясь по сторонам. Наконец она стала осторожно спускаться по стволу, стараясь не делать слишком резких движений. В солнечных бликах, чередующихся с пятнами тени, шкура Бишу переливалась яркими коричневыми, желтыми и черными красками. Казалось, вся красота тропического леса отразилась в ее облике. Если бы в этот миг какому-нибудь человеку посчастливилось увидеть ее, он бы наверняка подумал, что более прекрасного создания нет во всем мире.
Вдруг Бишу ощутила удушающую боль в горле – в шею впилась веревка, обрывок которой застрял, заклинившись между сучьями. Бишу бешено рванулась, оскалив зубы, с горящими глазами, сражаясь всем отчаянно извивающимся телом, и… сорвалась.
Петля затянулась вокруг шеи, и Бишу повисла, раскачиваясь из стороны в сторону и слепо рассекая передними лапами воздух. В глазах помутнело, и заполыхали багрово-огненные тучи, в которых растворилась ясная зелень леса; потом засверкали яркие искорки и вспыхнули ослепительные огни, и наконец разлилось давящее, пугающее красное марево, постепенно сменившееся непроницаемой серой мглой. Затем наступила тьма.
Глава 5
Когда солнце заскользило к горизонту, таинственную тишину сельвы разорвала вечерняя какофония.
Сначала послышались пронзительные вопли попугаев, громко перебранивавшихся злыми хриплыми голосами. Постепенно к нестройному гомону присоединились другие пернатые. Птицы, сидя каждая на своей ветке, казалось, возвещали сородичам: «Это моя ветка, я ее заняла, не смейте сюда соваться».
Территориальные раздоры порой затягивались до утра, случалось, шумный, но безобидный гвалт сменялся жестокими схватками, в которых в ход шли растопыренные крылья и острые клювы и когти.
Вскоре обезьяны начали возбужденно прыгать по верхушкам деревьев, на ходу срывая и тут же съедая сочные, мясистые побеги и аппетитные молодые листья. Среди обезьян выделялась крохотная, не более пяти дюймов в длину, желтая тамарина из семейства игрунковых, которую иногда называют львиной обезьянкой за пышную гриву; мелькая среди просвечивающей листвы, она злобно визжала на соседей – пушистый комочек со скверным характером. Похрюкивали пекари, вскапывая почву в поисках личинок и кореньев; безобразный тапир, негромко повизгивая, продирался сквозь сельву в поисках пальмовых орехов – он сам прокладывал себе дорогу, а не шел протоптанными тропами, как остальные животные.
Ночью рев в сельве становился оглушающим – порой путешественнику, чтобы быть услышанным, приходилось кричать во все горло; все это составляло жизнь гигантского бассейна великой Амазонки. Некоторые из мелких безымянных притоков (лишь крупные притоки, которых было больше тысячи, носили названия) разливались настолько, что исчезал из виду противоположный берег. Часто течение несло плавучие острова, которые рассыпались и исчезали во время дождей; за ночь уровень воды порой поднимался на шестьдесят футов, что влекло за собой неминуемую гибель живых существ, не сумевших найти спасение на возвышенных местах.
Тысячи белых цапель парили над водой, и их резкие крики присоединялись к общему гаму; когда птицы садились на землю и затихали, эстафету принимали хищники, так что сельва не смолкала ни на мгновение.
Раз в месяц огромная смертоносная приливная волна высотой в двадцать футов неслась вверх по течению со скоростью пятьдесят миль в час, сметая и уничтожая на своем пути все живое, – лишь тогда рев волны заглушал голоса животных.
