Евгений Чарушин - Охотничьи рассказы
И ясно цепь обозначилась в лесу по выстрелам. Рядом. Близко выстрелили. Я курок стал почему-то оттягивать, а он уже оттянут. Левой рукой запасной патрон из кармана достал, в рот его сунул, чтоб ближе. И сердце у меня бьется, и глазам горячо чего-то. Эх, не побежит на меня волк! Ведь первый номер я — хуже всех.
Вот! Ой! Ой! Под самым ухом Олег выстрелил. Сучья затрещали, где он стоит, и он чего-то сам с собой заговорил быстро-быстро. Гам в лесу, свист, улюлюканье — близко загонщики. А волка нет и нет. Стою и жду, а он все не бежит! Я и на живот ложился, чтоб подальше в лес посмотреть, его скорей увидать, и на пенёк вставал!
Кончается облава. Вот уж и стреляют реже.
Вот уж и баба, крайняя в цепи, из лесу вышла. Ко мне идет потихоньку. Конец, конец облаве, а волка я так и не видал! Олешка, может, убил волка? А всё приметы! Подкову я не поднял, ружье забыл, патроны забыл, — может, и попа встретил?.. Старуха дорогу перешла. И облавная-то баба, тоже, видать, старая! Я только не разглядел ее — лицо ветки заслонили. Может, и записку не надо было оставлять. Скучно мне как-то стало, спать сразу захотелось, и ружье на руках враз потяжелело. И ноги сырые зазябли. Сел я на пенёк и сижу. Стрелять перестали. Еще слева толстая баба идет с колотушкой, — значит, цепь выходит из лесу. Ничего из моей охоты не вышло…
Ой! Что это там? Волк! Волк! Бежит и совсем не так, как я думал. Ровно, ровно бежит, обходит каждое дерево. Уже шагов двадцать от меня! Желтый, косоглазый, ноги длинные, матерый, с гривой. Мушка моя оловянная ходит, прыгает по нему. Боюсь выстрелить — промажу! Поверней целюсь, а дальше еще хуже — всё больше прыгает мушка. Волк на бабу бежит, ее не видит, и баба волка не видит. А потом, враз друг друга увидали — замерли. Закричала баба. Я выстрелил… Волк упал, а двигается, застлало его голубым дымом. Я заорал, заорал! Ружье заряжаю, стреляю — не попал! Еще зарядил, выстрелил — не попал. А волк на брюхе ползет, за елку заполз. Баба орет, визжит, бьет в колотушку. И тут другой волк выбежал в пяти шагах от меня. А ружье мое — пустое, стрелять Нечем. Я ружье в волка кинул и сам на него побежал, а он обратно в лес, и сразу будто оттуда, из того места в лесу, куда он сиганул, вышел человек, рядом с ним другой, третий, четвертый! Все кричат, палка о палку бьют, в сковороды гремят.
Я ору:
— Волк, волк, там он!
А они не видали. Так и убежал волк. А мой подстреленный волк сам подох. Облавщики увидали его, подбежали и давай ногами пинать.
— На, — кричат, — получай! Этот самый главный, этот. Он овец давил да телят. Кто убил?
— Я.
— Молодец!.
А я и сам знаю, что я молодец. И от радости мне реветь охота. А волк мой огромный лежит, как лев. Глаза косые закрыл, ноги перепутал. Светлый, желтый. Башка — во! — с гривой. И Олег пришел, тащит лисицу! За задние лапы тащит, хвост по земле метёт. Во всю рожу улыбается. Рядом с моим волком положил лисицу. Подъехала подвода с добычей с другого конца цепи, а сзади охотники говорят, рассказывают. Семь волков убито, весь выводок убит, только сама старуха ушла. Деревенские рады. «Ай да охотнички, — кричат, — правильно сработали!»
До города доехала подвода. Мы жердь взяли, ноги лисе и волку связали, жердь продели, на плечи подняли и домой пошли по самым главным улицам, чтоб больше народу видело. Идем. Олешка улыбается, хоть и тяжело нести. Я тоже и еще больше рад: волк-то больше его лисы. Сели мы на лавочку отдохнуть, а Олешка говорит:
— Неверны, — говорит, — твои приметы. Я больше этим глупостям не, верю.
— Правильно, — говорю, — и я не верю.
И ни я ни он, как попа встретили, три раза кукиш в кармане не показали, как это по приметам полагается.
КОРОВЫ
Рисунки автора
Мы дошли до места охоты, а потом разошлись и пошли цепью, шагов на двести друг от друга. Кто был с собакой, кто один. Идем лугами — друг друга видим. Идем лесом — пересвистываемся. Хорошо так охотиться: непременно кто-нибудь да налетит или набежит — соседи спугнут.
Я иду и посматриваю по сторонам. В чаще жди рябчика, на лугах в болоте — утку или бекаса. Мой охотничий песик спаниэль Томка крутится, шныряет в кустах, плюхается в лужи — ищет дичь.
Но вот вся наша цепь вошла в лес. И мы сразу растерялись. Мой сосед справа даже на свист не отвечает. А другого слева еле-еле слышно — свистит за полкилометра.
Я вышел из леса и пошел по болоту. Лето жаркое, сухое, и болото совсем высохло. Кочки остались, а воды нет. И каждый такой бугорок торчит, как столбик. Ступишь на этот земляной столбик, а он подогнется, нога провалится, и кочки крепко ее зажмут. Очень трудно ходить по такому кочкарнику.
Долго я шел и прыгал, и проваливался, и просто падал. Томке тоже трудно приходилось: ноги у него коротышки. Замучились мы и присели отдохнуть.
Сидим. Сверху солнце палит, на болоте жарко, разморило. Нагретый воздух колышется над дальними кочками. Лес за болотом стоит, а сюда поближе — стог сена, и на стогу ястребок, мышей высматривает. Тоже разморился — не двигается. И тихо-тихо так кругом.
Томка сидел-сидел, пыхтел-пыхтел, а потом сорвался и побежал.
— Назад! Куда тебя потащило! — крикнул я.
Оглянулся на Томку, а сзади нас — стадо колхозное пасется. Большущее стадо, коровы разного окраса и черный большой бык вместе с ними.
Фу, ты, думаю, пропасть! Не люблю я этих коров: всегда они на собак кидаются. Наверное, за волков их принимают, что ли. Ну да они еще далеко, успею покурить.
Томка вернулся, вильнул хвостом-обрубком и снова развалился рядом. Лежу и я, покуриваю, на небо щурюсь, слепня сгоняю. И вот вижу: летят из-за леса две вороны, каркают, будто разговаривают, медленно машут крыльями. А ведь ни один, охотник не пропустит ворону, обязательно пальнет. Ну и я тоже прицелился и два раза выстрелил из обоих стволов. Обе вороны свалились прямо в стадо перед черным быком. Бык сразу наклонил рогатую голову, потянул с храпом воздух. Хвост трубой поднял, как гончая собака. Глаза у него красные стали — это он кровь почуял. Бык стал копытами разрывать землю, да так, что сухие кочки полетели в стороны. И вдруг как заревет! Коровы тоже замычали. Все стадо будто взбесилось! Это было так страшно, что я побежал. И хорошо сделал, что побежал. Коровы двинулись за мной — сначала шагом, потом быстрее, быстрее и, наконец, с ревом поскакали по болоту.
Я бежал во весь дух, что есть мочи. А по кочкам как бежать! Прыгнешь раза два-три и валишься с ног. И у Томки тоже все четыре ноги проваливаются, он то на брюхе ползет, то катится куда-то вбок, как сосиска по блюдечку, то прыгает с кочки на кочку, как лягушка. Раза два он обогнал меня, сунулся под ноги, я с маху так и перекувыркнулся через него.
