Людвик Ашкенази - Брут

Хозяйка пришла доить Пеструху и все это видела.

— Ярда, — говорит она ему, — ты что, тронулся? Чего ты боишься, Ярда? Это же оленей бьют.

А Ярда в ответ заржал тихо и с такой жутью, что после него во дворе завыл пес Борек, а голуби перестали ворковать; только куры продолжали клевать зернышки и серьезно кудахтать между собой, как всегда ни о чем.

Когда же в лесу бабахнуло где-то совсем близко, Ярда сорвался с привязи и в бешеном галопе поскакал из Серебряного Перевоза куда-то на восток. Весь день его не было, даже всю ночь на понедельник; притрусил он только в понедельник под вечер, отощавший и изможденный, с глазами без блеска и склоненной головой. Крал лупил его рукояткой кнута, правда, не долго, но чтобы в хозяйстве был порядок. Потом задал ему корма, и вернувшись в горницу, сказал жене:

— Конь этот — ну, ровно тебе человек!

— Потому ты его и бьешь! — ответила пани Кралова, женщина нрава мягкого и ненавидевшая несправедливость.

— Человека, его больше всех лупить надо, — сказал Крал. — У него башка самая твердая!

Дети встретили Ярду с любопытством, но чуть недоверчиво. Битья они не видели, потому что пришли позже; Ярду ребята навестили в конюшне, дали ему понюхать сахару, но тут же отдернули кусок. Словно в их детских глазах Ярда вдруг потерял свое лошадиное обаяние. Только теперь они заметили, что время от времени у него само по себе падает большое веко и выглядит он при этом очень жалко. Тогда они спросили его немного с издевкой:

— Ярда, а верно, ты тронутый?

И Ярда закивал головой, что, мол, да.

И этим им доставил большую радость.

Тогда они спросили его еще, чтобы знать наверняка:

— Ярда, а верно, ты псих?

И на это Ярда тоже утвердительно закивал головой.

Вот тогда-то и разнеслось по всему Серебряному Перевозу и далекой округе, что у Кралов тронутая лошадь; честный работяга, но от стрельбы стал психом.

Никому это не мешало, потому что в деревне каждый знает, что сумасшедших земля по свету носит много — среди людей. Почему же в таком случае не может сойти с ума и лошадь?

Жил в Серебряном Перевозе хулиган и шалопай школьного возраста по имени Франта Росак. Вот он-то людям мешал гораздо больше, хотя они и знали, что хулиганство, по сути дела, тоже род сумасшествия. Но это сумасшествие оглушительное и почти всегда жестокое. Хулиган проезжается на чужой счет, потому что самому с собой ему скучно. Выискивает он слабых и беззащитных, добросердечных и наивных и на них убеждает себя в преимуществах хамства.

Многое Франте уже простили: и выгоревший участок леса, и козу, повешенную просто так, потехи ради, и старушку Тумову, которую постращал он ночью старым и испытанным способом — метлой, простыней и свечкой. Но одной проделки ему долго простить не могли, той, что подстроил он тронутому Ярде.

Однажды хулиган Франта Росак узнал, что Ярда, старая кавалерийская лошадь, боится взрывов.

В Сазаве как раз была ярмарка, и вот там Франту осенила блестящая идея. Он купил полдюжины шутих, которые взрываются, едва на них наступишь. Из Сазавы этот байстрюк вернулся с шутихами в кармане и дьявольской затеей под коротким рыжим ежиком. Все шесть шутих он разбросал на шоссе в том месте, где от него отходит дорога к избе Кралов, а сам притаился за буком, не то березой, чтобы посмотреть, что из этого получится.

Ярда-тронутый был в новой сбруе, вычищен скребницей до праздничного лоска и с довольным видом бежал себе рысцой с возом сена по асфальту, покачивая головой, будто старый крестьянин, — не хватало только трубочки-носогрейки да кружки пива с пеной. Притрусил он к развилке, хотел было свернуть к конюшне, но вдруг подпрыгнули огненные шутихи и с жутким грохотом и треском ужасно завоняли серой и фосфором и зачадили черным и красным дымом. Франта за буком тихо и во всю мощь радовался.

Хозяин натянул вожжи и про себя подумал: теперь крышка, теперь я этого психа не удержу!

Но Ярда-тронутый не сделал ничего. Не взбесился, не понес. Какое-то мгновение он стоял и дрожал всем своим костлявым телом, как осиновый листок. Капли пота, точно бриллианты, проступали одна за другой, больше всего на тощей Ярдиной шее и гнедой спине. Вдруг ноги под ним подломились, Ярда упал на колени, как раненый человек, и запричитал таким высоким конским ржанием, что никакому женскому плачу с ним не сравниться; был то плач, хватающий за душу и пронзительный, слышно его было долго и по всей деревне. А трое дедов, что когда-то служили в драгунах, вышли на крылечки, оперлись на косяки, и их старые солдатские сердца сжались. И самый старший сказал:

— Так ржали кони, когда впервые попали под газы у Досс-Альто!

А средний вспоминал:

— Так умирал мой чалый, когда ему разорвало брюхо под Равой-Русской!

А третий, что годом моложе двух других, подумал:

— Пулю в лоб, как в Монте-Негро! Иначе тебе не помочь.

А день был свежий, сирень пока расцвела не вся и издавала очень слабый аромат, совсем еще непорочный. И небо было чистое, весеннее и веселое, с маленькой серой полоской от самолета на западной стороне.

Ярда уже не ржал. Он лежал на асфальте и чем дальше, тем медленней мотал своей длинной и чувствительной лошадиной головой.

— Вставай, Ярда, — сказал хозяин. — Не бойся, конек!

Ярда напоследок мотнул головой, что, дескать, вроде как понимает. Но уже не встал. Это был самый обыкновенный шок, какой случается не только с лошадьми, но и с людьми, у которых много стреляли над головой.

Не кидайте им под ноги шутихи. Их могла бы подкараулить смерть, которая так и не сняла их со своего учета.

Простофиля

Давно умолкли трубы, стихло цоканье копыт о мостовую и триумфальное ржание, поблекли знамена кавалерии. Армии растворились в грохоте моторов и бензиновой вони; люди укрылись за броню.

А куда же девались вы, маленькие пони из военных оркестров, верные лошадки, милые работяги, безотказно таскавшие за собой барабаны?

Об одном из них по кличке Простофилюшка, но которого также звали Простофиля или Филя, я слыхал столько, что не могу не поделиться с вами. Мне рассказывал о нем человек, который провел с этим пони двадцать с лишним лет, а этого, право, вполне достаточно, чтобы человек и лошадь узнали друг друга.

Простофиля попал в военный оркестр по протекции.

У фирмы

Племенные пони

Франта Лев

ПОМЫКАЧЕК

был зять где-то в казне, которую захватили в свои руки аграрии. Вот как это получилось, что на предмет таскания барабанов военным оркестрам были по штатам положены помькачковские пони мышастой масти и якобы английских кровей.