Геннадий Падаманс - Первостепь
Детёныш-жертва был не один. С ним шли и другие детёныши, конечно, они бы не помешали львице, они бы все разбежались и оставили жертву одну, однако у маленькой самочки сфера светилась совсем по-другому и сумела-таки отвлечь львицу. Эта девочка светилась как охотница, как готовая биться, до последнего биться, Сильная Лапа долго на неё глядела, как будто не в силах поверить. Не часто увидишь такое, детёныш-охотник, она вот раньше не видела. За этим детёнышем шёл и другой, тоже готовый сражаться, но уже не так сильно готовый, с не столь плотной сферой, такого всегда пересилит серьёзный противник, а львица, конечно, противник серьёзный. Серьёзнее некуда.
Сильная Лапа опять поглядела на жертву. Стоило ей отвести взгляд от той девочки, как сразу исчезли всякие колебания. Не могла она пропустить такой знак. Львица спрыгнула в пожухлую траву и быстрым охотничьим шагом направилась наперерез.
****
Когда солнце поднялось к полудню и голые спины покрылись солоноватой испариной, женщины решили передохнуть. Срезать колоски ячменя только поначалу кажется лёгким занятием. Когда этих колосков несколько штук. А когда ячмень так разросся, что, кажется, чуть не вся степь заячменилась, тогда совсем другой разговор. Даже кривой острый нож, называемый серпом, не выручает. Спина отказывается разгибаться, плечи нудят.
Наверное, есть и другая причина для полуденной лени. После стольких дней пиршества, когда стойбище переполнено мясом, женщины вышли по злаки скорее от скуки, чем от необходимости. Просто надоело объедаться. Просто приелись дымные чумы, мельтешение людей, одни и те же голоса, жирные запахи. А лишний запас зёрен не помешает. Чёрная Ива специально отошла подальше от остальных собиральщиц и с наслаждением окунулась в звенящую тишину слепящего солнечного дня. Половину кожаного мешка колосьев она настригла, если будет желание, то после отдыха наберёт ещё полмешка. Или не станет. Как будет охота.
Она отпила тёплой воды из длинной бычьей кишки, лежавшей в кустах, и услышала сбоку скрипучий голос Сквалыги:
– Подожди, не завязывай. Дай напиться и мне.
Чёрная Ива отдала ей всю кишку. Пускай отнесёт остальным, у кого нет своей воды, которые поленились тащить. А не то начнут ходить по одной. А ей хочется завалиться под невысокими кустиками и подремать. Почему нет, когда вокруг раскинулся в неге такой чудный день, когда ещё поют птицы и стрекочут кузнечики?.. Она так и сделает. Ведь скоро этому чуду конец. Совсем скоро.
Чёрная Ива томно прикрыла глаза и – испугалась. Почему-то подумалось, что сейчас примерещится Игривая Оленуха, вот сейчас, только веки сомкнутся. Пришлось не смыкать.
В кустах еле слышно прошуршала гадюка. Конечно, здесь полно мышей, её добычи. Полёвки обожают ячмень, а чёрные кисловатые ягоды ежевики любят, пожалуй, не меньше, чем красный боярышник. Но боярышник давно уже осыпался, а на ежевике кое-какие ягодки ещё, может быть, и остались. Чёрная Ива приподнялась на локте и вгляделась в колючий кустарник. Так и есть, вскоре она заприметила на краю кустов трепещущую веточку с зубчатыми листиками. Наверняка, там орудовала полёвка. Молодая женщина не поленилась подняться и подойти.
Мышь незаметно ушмыгнула во владения гадюки, а Чёрная Ива и впрямь нашла несколько переспелых кисловатых ягод, уже вот-вот готовых испортиться, и с удовольствием положила их в рот.
– Спасибо тебе, ежевика, – улыбнулась она. – Женщина не позволила пропасть твоему вкусному добру. Вырастай обратно!
Она хотела добавить ещё пару слов и для полёвки, которая, наверняка, обиженно пряталась неподалёку, но передумала. Полёвка не пропадёт при таком изобилии пищи. Пускай только поостережётся гадюки.
Чёрная Ива опять улеглась и стала думать о том, как похожи все люди и звери. Не зря же Первый человек заповедал: «Едите то, что едят звери и клюют птицы». Кто хочет быть грозным, как мамонт, ест то, что кушает мамонт, а потом и самого мамонта; а кто хочет быть юркой, как мышь, поедает то, что ест мышь. Но и крохотные мыши и могучие мамонты поедают один и тот же ячмень. Потому женщины тоже собирают ячмень. Только зубы людей не столь крепкие, как у мышей или мамонтов, поэтому женщины предварительно разгрызают зёрна камнями-тёрками. А потом пекут лепёшки. И ещё варят пиво для своих мужчин.
Со стороны остальных женщин донесся нестройный хохот, и Чёрной Иве стало любопытно, над чем это они там похихикивают. Она прислушалась, но не смогла расслышать, зато нечаянно услышала другое, хрустнувшую веточку. За её спиной неосторожно нагло брёл какой-то зверь покрупнее полёвки. Затаив дыхание, она обернулась. Серый волк уже глядел ей в глаза, и она испуганно вздрогнула. А волк тут же исчез, словно растаял в полуденном мареве.
Чёрная Ива не любит волков. Хотя эти звери и дружат с людьми, но в тенетах её памяти прячутся жуткие воспоминания. Чересчур жуткие. Она незлобиво вздыхает, но уже поздно. Память стремительно распахнулась.
После того, как был забран мамонтом старший брат и умер отец, они остались втроём. Она, ещё девочка, мать-вдова и младший братишка. Настали трудные времена. И хотя охотники всегда делились с ними добычей, согласно обычаю, трудности были в другом. В жилище, в котором нет хозяина, всё наперекосяк. И некому отвадить нечисть, некому защитить. «Род всегда защитит, род и племя», – так говорят и так делают, но что они понимают… Смотря от чего защитит, смотря от кого… Когда душной ночью она проснулась в холодном поту, потому что некто, чужой и ужасный, присутствовал в распахнутой хижине – кто мог их тогда защитить?.. Никто! Очаг предательски уснул. Или ночь его задула. Она услышала шорох, она нутром почуяла, что её маленький брат уже не спит рядом – и её девичье сердце едва не лопнуло. Ведь раздался нестерпимый вой. Только потом она разобрала слова, только потом она поняла, что это кричит её мать – а братишку уже тащили в кусты где-то в непроглядной мгле, она не могла этого видеть, но она чувствовала, словно её саму протаскивали вместе с ним через ворох колючек. И протащили. Кажется, у неё отнялся язык, все чувства отнялись. Как камень она сидела.
Несколько следов крупного волка нашли только утром. Все следы возле хижины перетоптали в ночной суматохе. И никто из взрослых не соглашался поверить, что волчий след в отдалении может быть связан с исчезновением её братишки. «Да, волк что-то тащил за плечами. Нет, волки не похищают детей», – объясняли им чужие голоса, чужие и посторонние. – «Волки не похищают детей. Разве что оборотни. Оборотни!» А потом один из этих объясняющих, со змеистой морщиной посреди лба, противный болтун Высунутый Язык, Не Прошедший, Посмешище, имени которого уже нет, как и имени её братишки, потом этот болтун отыскал в кустарнике наполовину объеденное тело. Он всех привёл туда и показывал: «Видите, никаких следов рядом нет. Только оборотень способен оставаться бесследным». Её мать тоже утверждала, что ночью в их летнюю хижину забрался огромный страшилище оборотень на двух ногах и с горящими как раскалённые угли глазами. Мать рвала на себе волосы и постоянно кричала, что этот оборотень или нелюдь приходил как раз за ней, именно за ней, и только по ошибке забрал её сына. Ещё она утверждала, будто узнала его, эту нечисть. Узнала, но никогда не выдаст другим его имени, потому что тогда погибнут они все. Все как один. После такого люди стали их сторониться. Их хижина оказалась нечистой, и они, разумеется, тоже. А мать без устали кричала. Недолго кричала. Покуда не умерла. Потом дети исчезали ещё, и опять искали каких-то оборотней, но ведь Чёрная Ива хорошо помнит ту первую жуткую ночь. Она готова поклясться, что всё-таки видела волка, большущего волка, четвероногого, почти такого, как этот, который смотрел ей в глаза. Тот тоже глянул в её глаза через пелену сна, прежде чем ухватил брата – а потом заголосила мать, и будто небо обвалилось от ужаса. Дальше только кошмар. Она осталась одна, её удочерила тётка – она не могла уже привыкнуть к новому чуму, она так скучала по своим, почему они все так быстро её покинули, почему?
