Борис Дедюхин - Тяжелый круг
И на трибунах, и в паддоке, и возле конюшен — все благоговейно затаилось, словно бы в концертном зале перед открытием занавеса. В паддоке настоялся, не развеян еще смешанный запах пыли и конского пота. Звон копыт осторожен, как пробное касание смычка. И исполнители ведут себя каждый по-своему.
Зяблик обычно разговорчив, а сейчас как глухонемой. Байрамов икоту никак унять не может, он-то сам знает, что это с ним от волнения да от испуга случается.
Саша подъехал на Одолене к Олегу.
— Сейчас нам на дорожке с тобой не разойтись, тесно будет.
Слова он произнес в общем-то спокойно, голосом ровным, но Олег уловил нотки угрозы и тоже побледнел.
— Что, по кустам меня пустишь?
— Нет, пыль глотать заставлю.
— Это произойдет только в том случае, если твой пегий Одолень вдруг станет одномастным.
— Пари?
— Хоть на тыщу рублей. Хотя знаешь что… — Олег склонился к Саше, и в это время болельщики со стороны могли подумать, что жокеи замышляют какое-то плутовство, а Николаев добавил с вызывающей, самодовольной ухмылкой: — Отступиться от Виолетты.
— Как так? А она сама если…
— Не важно! Проигравший отступается в любом случае.
— На сегодняшний день или навсегда?
— Навсегда!
— Как хочешь.
— Отвечай твердо — принимаешь?
— Да.
— Полным словом отвечай: согласен?
— Согласен, согласен!
Олег верил в себя и Гарольда, Саша знал о сговоре тренеров и об уготованной ему роли победителя. Конечно же, он решительно отказался бы от нечестного выигрыша Дерби, если бы означал он для него только славу и денежный приз. Надо вспомнить, что ему предшествовал убийственный вопрос Виолетты: «…Ты не собираешься выигрывать?»
Когда Саша шел к весам, в дырку вольера просунулась знакомая голова: Саша присмотрелся — ба, Главбух!
— Здорово, Сашок! — заискивающе улыбался Главбух. Саша сразу вспомнил, как хвастливо рассказывал Главбух о поимке бродячих собак, и вместо приветствия раздраженно спросил:
— Отыскал ту дворняжку?
Главбух не понял интонации, оправдался:
— Нет, понимаешь ты, как сквозь землю провалилась. Но найду обязательно, я для нее конуру во дворе сделал.
Саша молча пошел дальше, а Главбух не хотел отвязаться, кричал вдогон:
— Дерби выиграешь? Я на тебя червонец ставлю.
Саша опять промолчал, но странная мысль его посетила, когда стоял он в очереди к весам. «Будет справедливо, если я выиграю Дерби, но одновременно выиграет в тотализаторе и Главбух! А значит, и нет никакой справедливости в мире, нет никакой так называемой судьбы, если она все время в неведении, если ей все равно, кого карать, кого награждать! Тогда надо лишить эту судьбу права выносить приговор, каждый человек — сам себе судьба: я выиграю сегодня Дерби!»
Саша еле улыбку сдержал, когда услышал, как Онькин наказывал Сане:
— Возьмешь скачку на себя с первого поворота. Гарольда не отпускай ни на метр.
— Ладно, — Саня не подозревал, что должен будет работать на заранее обговоренного призера.
Все шло, как и было задумано.
Собственно, даже еще лучше: Олег хотел любой ценой вырвать старт и до того доловчился, что судьи наказали его еще до начала скачки:
— Николаев, примешь старт последним!
Все, кроме отсаженного назад Олега, стали снова крутиться и ловить момент. Судья с флагом по-прежнему кричал несообразности:
— Заводи!.. Первый номер, заводи!.. Стой!.. Стой!.. Назад!.. Заводи!.. Стой!.. — И вдруг, кончив обманывать жокеев, прорвался истошным криком: — Па-а-ашел!
Сорвались с линии такой плотной кучей, что в тесноте и пыли боязно было хлыст поднимать — того и гляди, кого-нибудь из жокеев заденешь!
Николаев хоть и вынужден был припоздниться со стартом, все же сумел выйти вперед. Он лег на бровку и уверенно возглавил скачку. Тут же и Зяблик дал своему Дансингу хлыста, подравнялся и взял голову Гарольда. Сил у Дансинга хватило до выхода на горку, здесь резким посылом Касьянов на Форсайте догнал Гарольда, сменил Дансинга в неблагодарной, бесславной погоне.
«Отлично!» — подмигнул сам себе Саша. Качнул поводья — поехал он перед самым выходом на финишную прямую, сомнений в победе у него уж не оставалось ни малейших. Он уже видел прямо перед собой полосатый финишный столб, казалось, что до заветной линии всего несколько мгновений, но, видно, длинными были эти мгновения, потому что он успел подумать: «Отцу досталась длинная бустылина по справедливости. Пусть это случайная справедливость, пусть, но я-то сам знаю, что заслуживаю именно такого жребия. Конечно, так, конечно…»
Он не стал бороться за бровку, избегая малейшего риска — вдруг кто вытолкнет за круг, шел полем. На последнем отрезке понял, что необходимо предельно допросить Одоленя, и пустил в дело палку.
Он работал хлыстом, не жалея ни себя, ни лошадь, он подался вперед всем телом так, что притулился почти возле ушей Одоленя, рискуя каждую секунду вылететь из стремян.
Саша взял от своего скакуна все, на что тот был способен, но этого оказалось мало…
Одолень подошел к столбу вторым — хорошим вторым, как напишут потом в отчетах. Потом товарищи по ипподрому будут даже и хвалить Сашу Милашевского за умело сложенную скачку, позволившую занять почетное платное место, и будут успокаивать, говоря, что Гарольда в тот день обыграть было просто невозможно.
Саша ехал в паддок на запаленном, потемневшем от пота Одолене, отец подхватил под уздцы лошадь и побежал рядом. Саша посмотрел на него с надеждой, еще веря во что-то, в чудо или случайность. Отец понял взгляд, ответил:
— Против силы и конь не прянет. — И словно хлыстом ожег сына. Саша спрыгнул с седла, не заботясь нимало о том, чтобы придержать стремена, и они раскачивались, били Одоленя по высоко и тяжко вздымавшимся бокам.
— Какой такой силы? — Сашино лицо исказило бешенство. — Олега Николаева?
Отец не понял всего, но сердцем почувствовал глубину Сашиного отчаяния, попытался успокоить:
— Нет, нет, конечно, я имею в виду Гарольда, я боялся, как бы Одолень не пал от разрыва сердца, в таком железном посыле ты вел его.
Но Саша пропустил эти слова мимо ушей, отыскивал нетерпеливым взглядом соперника.
Гарольда обрядили в голубую бархатную попону, шитую золотом, он шел перед трибунами гордо, только что не раскланивался. Рядом с невозмутимым видом, словно бы он не первый раз в жизни выиграл Дерби, пружинисто шагал Олег.
С трибуны сбежала незнакомая нарядная девушка, протянула ему букет роз. Букет был большой и тяжелый, Олег принял его обеими руками. Саша, наблюдавший за всем этим из паддока, словно бы сам ощутил прикосновение роз — они показались ему мокрыми и колючими. Олег будто почувствовал Сашин взгляд, оглянулся, сейчас же передал букет Амирову. Тот принял этот жест как должное, резко взмахнул букетом. Нежные лепестки осыпались розовым дождем.
