Человеку нужен лебедь - Григорий Григорьевич Володин
Чувствуя ладонями еще не угасшее тепло крякового, Андрейчев неожиданно для себя, словно впервые, увидел, с какой трепетной торжественностью приготовился к весне селезень. Красивая голова и точеная шея были изумрудно-лазурны. Белый, узенький воротничок, что отделял лазурь от темно-коричневой груди, был так свеж, что казалось, снежной белизной холодил пальцы. На белом подбрюшье птицы двумя огненными полосками горели красные перепончатые ноги. Светло-коричневая спина у подхвостья вспыхивала иссиня-черным, а синие кольца-кудри на хвосте вились, словно в каком-то неудержимом вихре, наверное от буйства жизни.
Андрейчев вдруг почему-то с тревогой заглянул в открытые глаза птицы и тотчас отвел взгляд: в черной глубине зрачков селезня с тяжким трудом угасала радость бытия. Подумалось, что несколько минут назад прервалась прекрасная, нужная миру жизнь. И это как будто подтверждалось несущимся отовсюду колокольным стоном лебединых стай и плачем станиц казарок, тревогой гусиных станиц и скорбным шелестом летящих крыльев. И что-то произошло в душе Алексея Ивановича. Он медленно возвратился в скрадок. Отчужденно наглухо прикрыл остывшего селезня чаканом. Присев на сноп, как-то по-новому огляделся.
В голубых просторах неба плыли стаи белых птиц. Лебеди! Большие, величавые, неторопливо и плавно взмахивая просторными крыльями, они были строгими и торжественными. Их гулкие голоса раскатывались в морских просторах перезвоном колоколов. Казалось, любуясь их красой, все птицы им уступали путь в небесах.
Из степи наплывали гуси. Их острый клин будто раздвигал в стороны стаи чирков и куличков. Погогатывая, серые птицы прошли над крепью высоко и покойно. А над синими льдами моря одна из птиц вдруг скренилась, резко провалилась вниз, стремительно перевернулась на другое крыло, снова провалилась и, непрерывно переворачиваясь, ринулась вниз головой. Остальные в стае, словно удивленные озорным буйством, смолкли. Потом все разом начали переворачиваться, проваливаться и пикировать. Двухсотенный клин сломался, с вихревой крутовертью безголосо падал вниз. Крепкие и сильные крылья свистели, шум падающих тел нарастал. Казалось, что птицы сейчас одна за другой врежутся в лед, но около него гуси поочередно выреяли в горизонтальный полет и, выстроившись в колонну, радостно загоготали и потянули в глубь моря.
Солнце с каждым часом пригревало сильнее. И недалеко от засидки Алексея Ивановича с шумным шорохом осел зависший на чакане снег, внизу на льду появилась трещина. Через нее тотчас устремилась вверх вода и разлилась по небольшой впадине зеленоватым озерцом. В море тоже стали раскатисто грохотать ледяные бугры: с их прогретых вершин сползали вниз ноздреватые льдины. У подножья их, на солнцепеке, появлялись большие майны. Отдыхать на них присаживались стаи уток.
А весенний пролет набирал силу. На север уже стремилось несметное число огромных стай. Они почти сплошь заслонили небо над морем, над зарослями и степью. Летели низко. Высоко. Очень высоко, еле различимые. Вблизи и вдали. Проносились тысячные кучи чирков, тянули сотенные стада гусей и казарок, торопились большие партии кряковых, шилохвостей и свиязей. Развернутым по фронту строем спешили цапли — сизые, белые, большие и малые. Над зарослями, изредка зависая на месте и высматривая добычу, пролетали коршуны. Над морем появились могучие беркуты и орланы-белохвосты. Стаи лебедей присаживались на майны, и они, черные, становились от лебедей белыми.
И все они непрерывно гоготали и крякали, клохтали и свистели, хорхали и звонили в колокола, все радовались, безудержно восторгаясь свободой и весной.
А весна, словно возбужденная щедрой встречей, размахнулась во всю мощь. Горячее солнце обрушилось на ледяные торосы, и посыпались они с гулом, пробивая источенный лед и выплескивая наружу воду. К прогретым зарослям потянула моряна. Продрогшая за долгую дорогу через ледяное море, она согревалась в жарких камышах и теплой отправлялась в степь. Там отогревала и оттаивала застуженную морозами землю. Пробуждаясь, земля дышала маревом.
Сильные воды моряны из всех проталин, прососов и трещин выдавили из-подо льдов с громким фырканьем и бульканьем фонтаны и зеленые ручьи.
На близкой просторной майне скопилось больше полусотни лебедей. Сперва они все, горделиво выгнув красивые длинные шеи, долго и осанисто проплывали то в одну, то в другую сторону, словно шествуя в каком-то величавом ритуальном хороводе. Потом, разделившись примерно на равные стаи, подняли кличной перезвон. С каждой минутой он нарастал, становился громче, звонче, вскоре в нем послышались доселе неслыханные ноты: как будто зазвучали трубные клики.
Вдруг несколько лебедей в каждой стае окунули в воду головы, резко и высоко вскинули их, окатывая себя широкими веерами крупных брызг. Затем, вытянув горизонтально шеи, раскинули просторные крылья, мощно ударили ими по воде и обрушили воду уже на стаи.
Словно по этому сигналу, лебеди противостоящих стай все разом забили могучими крыльями, вздыбили в воздух водяные облака.
Солнце пронизало облака, зажгло вокруг белых птиц яркие радуги.
С трубными кликами радужные лебединые стаи устремились навстречу друг другу. Сплылись, закружились, ударили в звонкие колокола, сопровождая свой весенний танец, танец белых лебедей.
От неизбывных чувств, переполнивших его, Алексей Иванович вскочил, восторженно приподнял вверх руки и закричал что-то буйное и радостное.
Его голос повсюду влился в разноголосье весны, победно шествующей вокруг. И ему вдруг поверилось, что весь пернатый мир понял причины его радости, принял ее как провозвестницу своей свободы и покоя и ответил всеобщим ликованием. Ликовали несметные птицы и огромное море, камыши и солнце, голубое небо и маревые степи. Все ликовало, будто признав человека своим творцом и богом.
Перед самым закатом солнца пролет резко иссяк: птицы осели на отдых и на кормежку. Майны стали еще более черными от обилия уток, лебеди среди них плавали белыми глыбами. На редко уцелевших вершинах ледяных торосов грозно замаячили орлы. Они были похожи на охотников, засевших в белых льдах и забывших замаскировать черные одежды. Иногда то один, то другой свободно взмывал в воздух, широкими кругами набирал высоту. Потом, полусложив крылья, с шумом устремлялся вниз, к майне. С криком, похожим на оглушительный стон сотен людей, тысячи уток взлетали вверх и черным облаком кружились на месте.
Орел, не долетев до воды, раскидывая сжатые крылья, начинал по-хозяйски обследовать майну. Замечая плавающих уток, резко снижался к ним. Если они тотчас взлетали — оставлял их в покое. Обнаружив подранка, орел падал на него, когтистыми лапами насмерть зажимал подранка и уносил его на вершину ледяного тороса. Облако выжидавших вверху птиц с шумом опускалось на свою майну.
Алексей Иванович лишь после заката вспомнил о том, что ему надо добыть три пая, и смущенно усмехнулся. Недоуменно пожал плечами, подумав: «Почему Савельич не пришел ко мне, он же обещал?»
Сбив несколько селезней «на котел»,
