Черная пантера из Шиванипали - Кеннет Андерсон
Обдумав все это, я постарался устроиться в махане поудобнее. Затем велел крестьянам привязать козленка к колышку и возвращаться в деревню, громко переговариваясь. Это нужно было не только для того, чтобы заставить заблеять козленка, когда он почует, что люди уходят, но и чтобы привлечь внимание пантеры.
Мои спутники сделали все, как я велел. Козленок кинулся за ними, натянув веревку до предела, и начал блеять так громко и настойчиво, что я возликовал, не сомневаясь, что, если пантера поблизости, она непременно услышит блеяние и поторопится к предназначенной ей жертве.
Но все случилось иначе. Козленок орал так громко и упорно, что к тому времени, когда солнце село, охрип, и из его горла вырывался какой-то сиплый писк. К наступлению сумерек он, казалось, покорился неизбежности провести ночь в лесу, улегся на землю и заснул. Теперь пантера могла обнаружить его только в том случае, если бы, проходя мимо, буквально наткнулась на него. Все же я решил подождать до девяти часов.
Следующие два с половиной часа были похожи на многие другие, которые я провел в джунглях. Голоса пернатых обитателей леса давно уже смолкли. Тишину только время от времени нарушала птица-пастушок, издающая низкий, но очень пронзительный крик, напоминающий звук, который производит пастух, созывая пасущееся в лесу стадо. Отсюда и ее название. Эта серая ночная птица величиной около восьми дюймов обитает, по-видимому, только в джунглях или в непосредственной близости от них; мне, во всяком случае, не приходилось встречать ее в заселенных районах.
Больше мне нечего вам рассказать, кроме того, что в четверть десятого я решил покинуть свой пост. Я посветил фонарем, но рассеянный свет едва достиг спящего козленка, неясные очертания которого я смог различить лишь после того, как он вскочил на ноги. Если бы пантера напала на козленка, я вряд ли даже увидел бы ее. Утешая себя мыслью, что, может быть, к лучшему, что она так и не пришла, я слез с дерева, отвязал козленка и отвел обратно в деревню, где оставил у одного из крестьян, помогавших строить махан.
Рано утром я вернулся в деревню, чтобы собрать дополнительные сведения, но никто не знал, откуда появлялась пантера и где могло находиться ее логово.
Работы на моей земле продолжались еще три дня, и каждый вечер я несколько часов проводил в махане, используя в качестве приманки различных коз. Меня преследовала неудача — я даже не услышал голоса пантеры. По утрам я обследовал окрестности махана, просеки и берега ручья, но нигде не находил свежих следов. Значит, в эти ночи ее здесь не было. Может быть, пантера ушла в отдаленную часть Елагири.
На четвертый день я оставил пателю записку с моим адресом и фамилией и деньги на телеграмму, а сам уехал в Бангалур.
Прошло больше месяца. Телеграммы не было, и я решил, что либо людоедство не вошло у пантеры в привычку, либо она спустилась с Елагири на равнину, пересекла поля и отправилась в более обширные леса на горах Джавади.
Последующие события показали, что это было не так.
Прошло семь недель, и я уже перестал ждать телеграммы, как вдруг она пришла. Староста сообщал, что пантера убила письмоносца, разносившего почту со станции Джаларпет по деревням и селениям, расположенным на вершине гор.
Я получил телеграмму после трех часов дня, но все же поспел на тричинопольский экспресс, уходивший из Бангалура в семь вечера, и в половине одиннадцатого уже был в Джаларпете. Яркий свет переносной лампы-молнии — петромакса — помог мне преодолеть восьмимильный подъем от станции до деревни, куда я пришел к двум часам ночи. В иное время я бы не рискнул ночью пуститься в путь по неровной, крутой, покрытой крупными валунами дороге, зная, что в ее окрестностях бродит пантера-людоед. Однако я был уверен, что, пока мой петромакс светит, можно не опасаться нападения.
405-калиберное ружье, вещевой мешок со снаряжением за спиной да еще лампа в левой руке составляли весьма тяжелую и неудобную ношу для восхождения по крутой тропинке, и я совсем взмок, добираясь до вершины. Отсюда оставалась еще миля до деревни, и, пока я дошел до нее, холодный предутренний ветерок высушил мою одежду.
Я разбудил пателя, а он в свою очередь поднял на ноги почти всю деревню. Вскоре меня окружила толпа смуглых людей, белые зубы которых ослепительно сверкали в свете петромакса.
Патель предложил мне поесть, но я согласился только выпить горячего чая. Прихлебывая его из большой медной кружки, я стал слушать рассказ пателя.
Рассказывать, собственно, было не о чем. После моего отъезда все даже днем вели себя осторожно, особенно вблизи леса, по ночам же вообще никто не выходил из дому. Прошли недели, пантера ничем не выдавала своего присутствия, и, как всегда бывает, об осторожности постепенно стали забывать.
Обычно письмоносец выходил из маленького почтового отделения, расположенного в Джаларпете рядом со станцией, около шести утра. Все почтовые поезда из Бангалура, Мадраса и Каликата проходили через Джаларпет ночью. Корреспонденция для Елагири была сравнительно невелика, и сортировщики почтовых поездов откладывали немногочисленные письма и посылки, адресованные в поселок, в мешки и сбрасывали их на станции. Письмоносец перекладывал их содержимое в одну сумку, которую нес перевесив через плечо или на голове.
Его единственным оружием, представлявшим собой не столько средство защиты, сколько символ должности, а также своего рода приспособление для отпугивания змей, было короткое копье с нанизанными на древко железными кольцами. Письмоносец держал его в руке и через каждые несколько шагов ударял им о землю. Кольца издавали громкий звон и бряцание, по которым на протяжении почти ста лет в Индии узнавали почтальона.
В этот роковой день письмоносец, по обыкновению, рано утром вышел из Джаларпета, но на вершину гор так и не попал. Жители деревни, привыкшие к его ежедневным посещениям, не услышали звона и дребезжания, раздававшихся, когда он проходил по главной улице, но с чисто восточной беспечностью не обратили на это внимания.
После обеда несколько человек отправились в Джаларпет.
