Рози — моя родня - Джеральд Даррелл
— Эгей! — весело и громко воскликнул Мактэвиш. — Калимера, калимера, калимера!
Будь это греческое селение, тотчас его пожелание «доброго утра» вызвало бы ответную реакцию. Кто-то подхватил бы его «калимера», кто-то сказал бы «рады вас видеть», другие воскликнули бы «херете!», что означает «будь счастлив». Здесь не последовало ничего подобного, только один или два старца степенно склонили головы, приветствуя нас.
— Ладно, — сказал Мактэвиш, — составим вместе несколько столиков, выпьем по рюмочке, и когда они привыкнут к нам, вот увидите — сразу сгрудятся вокруг нас.
— Не нравится мне все это, — нервно произнесла мама. — Может быть, нам с Марго и Леонорой лучше вернуться на катер? Смотрите, тут ни одной женщины, только мужчины.
— Вздор, мама, не волнуйся, — отозвался Ларри.
— Мне кажется, — сказал Теодор, любуясь огромной зонтичной пихтой над нами, — мне кажется, потому тот мальчуган и побежал с пристани в селение. Понимаете, в таких вот глухих деревушках женщинам полагается сидеть дома. Вот он и поспешил предупредить их. К тому же зрелище, гм… гм… э… э… женщин в нашем отряде, должно быть, понимаете, э… несколько необычным для них.
Что ж, ничего удивительного, если учесть, что лица мамы, Марго и Леоноры не скрывала чадра и одеты они были в довольно эффектные ситцевые платья, позволяющие видеть многие детали их телосложения.
Мы сдвинули вместе несколько столиков, собрали стулья и уселись в ожидании. Мужчины, число которых, вопреки предсказаниям Ларри, намного превосходило численность нашей группы, продолжали молча созерцать нас глазами бесстрастными, как у ящериц. После долгого ожидания, заполненного довольно бессвязной беседой, мы увидели, как из кафе вышел пожилой абориген и с явной неохотой направился к нам. Основательно расстроенные, мы поспешили с нервным энтузиазмом приветствовать его нестройным «калимера». К великому нашему облегчению, мы услышали ответное «калимера».
— Ну так, — заговорил Мактэвиш, гордясь своим знанием греческого языка, — принесите нам чего выпить и мезе.
Он мог и не называть мезе, потому что речь вдет о закуске, состоящей из оливок, орехов, крутых яиц, огурцов и сыра, и закажите вы чего выпить в любом греческом кафе, вам автоматически принесут мезе на маленьких тарелочках. Однако такая уж сложилась обстановка, что даже бывший офицер Королевской конной полиции малость смешался.
— Слушаюсь, — серьезно произнес владелец кафе. — Какой напиток закажете?
Мактэвиш выслушал наши пожелания — от имбирного пива до анисовой водки, бренди и сухого вина — и перевел трактирщику.
— У меня есть только красное вино, — сообщил тот.
Лицо Мактэвиша помрачнело.
— Ладно, — сказал он, — несите красное вино и мезе.
Трактирщик кивнул и побрел обратно в свое маленькое сумрачное заведение.
— Хотел бы я знать, — осведомился Мактэвиш, — зачем он спрашивал, какие напитки мы закажем, отлично зная, что у него есть только красное вино?
Мактэвиш горячо любил греков и научился вполне сносно говорить по-гречески, но с логикой жителей этой страны был не в ладах.
— Все ясно, — раздраженно ответил ему Ларри. — Он пожелал узнать, что ты станешь пить, и если бы ты заказал красное вино, он принес бы тебе твой заказ.
— Понятно, но почему сразу не сказать, что у него есть только красное вино?
— Это было бы слишком логично для Греции, — терпеливо объяснил Ларри.
Мы продолжали сидеть под перекрестным огнем недружественных взглядов, чувствуя себя наподобие актеров, одновременно забывших текст. Наконец пожилой трактирщик явился снова, неся видавший виды маленький поднос, украшенный невесть по какой причине портретом королевы Виктории, и расставил на наших столиках несколько тарелочек с черными оливками и кусками белого козьего сыра, две бутыли вина и стаканчики — вроде бы чистые, но такие старые и щербатые, что сулили нам богатый набор экзотических немочей.
— Какой-то невеселый народ в этом селении, — заметил Макс.
— Чего ты хочешь? — отозвался Дональд. — Явились тут какие-то проклятые иностранцы. То ли дело, если бы мы очутились в Англии.
— Вот именно, — саркастически заметил Ларри. — Через пять минут исполняли бы вместе с аборигенами народные танцы в костюмах эпохи Робина Гуда.
Нельзя сказать, чтобы направленные на нас взгляды суровых мужчин так уж изменились, однако в атмосфере нервозности нам начало чудиться, что глаза их горят злобой.
— Музыка, — сказал Свен, — музыка укрощает самых свирепых зверей. Давайте-ка я что-нибудь сыграю.
— Да-да, ради Бога, сыграй что-нибудь веселенькое, — подхватил Ларри. — Боюсь, если ты начнешь играть Баха, они дружно отправятся за своими мушкетами.
Свен вооружился своим аккордеоном и заиграл очаровательную польку, которая смягчила бы самое суровое греческое сердце. Однако наша аудитория оставалась невозмутимой, хотя окружавшее нас напряжение вроде бы самую малость ослабло.
— Право, мне кажется, — сказала мама, — что лучше нам с Марго и Леонорой вернуться на катер.
— Нет-нет, дорогая миссис Даррелл, — возразил Мактэвиш. — Уверяю вас, все это не ново для меня. Этим примитивным людям требуется время, чтобы привыкнуть к нашему присутствию. И теперь, поскольку музыка Свена не подействовала, думаю, пришло время для магии.
— Магии? — Теодор наклонился вперед, с глубоким интересом глядя на Мактэвиша. — Магия? Что вы хотите этим сказать?
— Фокусы, — объяснил Мактэвиш. — Помимо всего прочего, я немного занимаюсь фокусами.
— Господи, — простонал Ларри. — Почему бы не подарить им всем бусы?
— Помолчи же, Ларри, — прошипела Марго. — Мактэвиш знает, что делает.
— Рад, что ты так считаешь, — сказал Ларри.
Тем временем Мактэвиш решительно проследовал в кафе и вышел оттуда с тарелкой, на которой лежали четыре яйца. Осторожно поставив тарелку на стол, он отступил на несколько шагов, чтобы было видно молчаливым селянам.
— Итак, — произнес он, сопровождая свою речь жестами профессионального фокусника, — мой первый номер — фокус с яйцами. Кто-нибудь из вас может одолжить мне какое-нибудь вместилище?
— Носовой платок? — предложил Дональд.
— Нет, — ответил Мактэвиш, бросив взгляд на нашу аудиторию, — лучше что-нибудь более эффектное. Миссис Даррел, будьте добры, одолжите мне вашу шляпу.
Летом мама обычно носила огромную соломенную шляпу, которая при малом росте обладательницы придавала ей сходство с ожившим грибом.
— Я не хотела бы, чтобы в ней разбивали яйца, — возразила мама.
— Нет-нет, — заверил ее Мактэвиш, — вашей шляпе ничто не грозит.
Мама неохотно сняла свой головной убор и вручила его Мактэвишу. Широким жестом он положил шляпу на стол перед собой, поднял глаза, убеждаясь, что селяне следят за его действиями, взял одно яйцо и осторожно опустил в шляпу. После чего сложил вместе ее поля и с
