О всех созданиях - больших и малых - Джеймс Хэрриот
На почту я отнес их сам и, вознося безмолвную молитву, собственноручно опустил в ящик. Харкорт должен был получить их утром, после чего мне быстро станет ясно — напутал я снова или нет. Два дня прошли без осложнений, и я было возрадовался, но на исходе третьего утра меня в приемной ожидала весть, начертанная огненными буквами: «Позв. мин.»!
В голосе Китти Паттисон чувствовалась напряженность. Она даже не пыталась ее скрыть.
— Да-да, мистер Хэрриот, — сразу же сказала она. — Мистер Харкорт просил, чтобы я вам позвонила. Соединяю вас с ним.
С замирающим сердцем я ждал, что в трубке раздастся знакомый рев, но спокойный, тихий голос, который я услышал, напугал меня даже еще больше.
— Доброе утро, Хэрриот! — Харкорт был краток и холоден. — Мне хотелось бы выяснить вопрос о последней выбракованной вами корове.
— Да? — просипел я.
— Но не по телефону. Будьте добры приехать в отдел.
— В… отдел?
— Да. И, пожалуйста, немедленно.
Я положил трубку и побрел к машине. Ноги у меня подгибались. На этот раз Чарлз Харкорт явно был выведен из себя. В его лаконичности чувствовалось еле сдерживаемое бешенство, а вызов в отдел… это был очень грозный признак.
Двадцать минут спустя мои шаги уже отдавались эхом в коридоре отдела. Я шел, как приговоренный к смерти, мимо стеклянных панелей, за которыми усердно стучали машинистки, к двери с табличкой «Региональный инспектор».
Судорожно вздохнув, я постучал.
— Войдите! — Голос все еще был тихим и сдержанным.
Харкорт поднял голову от бумаг, указал мне на стул и вперил в меня ледяной взгляд.
— Хэрриот, — сказал он бесстрастно, — на этот раз вы перешли все пределы.
Прежде он был майором Пенджабского стрелкового полка и в эту минуту выглядел типичным английским офицером индийской армии: породистый здоровяк с тяжелыми скулами над квадратным подбородком. В его глазах горели опасные огоньки, и мне пришло в голову, что, имея дело с подобным человеком, только круглый дурак позволил бы себе пренебречь его инструкциями… «Вот как, например, ты», — шепнул мне мерзкий внутренний голос.
Пока я ждал, что последует дальше, у меня пересохло во рту.
— Видите ли, Хэрриот, — продолжал он, — после нашего последнего телефонного разговора о туберкулезной документации я надеялся, что вы дадите мне хоть небольшую передышку.
— Передышку?..
— Да-да, как ни глупо, но, во всех подробностях объясняя вам процедуру, я наивно полагал, что вы меня слушаете.
— Но я слушал. Очень внимательно!
— Неужели? Отлично! — Он одарил меня невеселой улыбкой. — В таком случае я был еще более наивен, полагая, что в дальнейшем вы будете следовать моим указаниям. По простоте душевной я считал, что вы примете их к сведению.
— Право же, мистер Харкорт, я принял… поверьте мне…
— Тогда почему же, — внезапно взревел он, хлопнув широкой ладонью по столу так, что чернильный прибор затанцевал, — тогда почему же вы устраиваете из них балаган?!
— Балаган? Простите, я не понимаю… — Больше всего мне хотелось выскочить из кабинета и убежать, но я сдержался.
— Не понимаете? — Он продолжал хлопать ладонью по столу. — Ну так я вам объясню. Сотрудник ветеринарной службы побывал на этой ферме и обнаружил, что вы не вручили там извещения о приведении помещения в порядок и его дезинфекции!
— Разве?
— Вот именно, черт вас дери. Фермеру вы его не вручили, а прислали мне. Или вы хотите, чтобы я продезинфицировал этот коровник? Не съездить ли мне туда и не поработать ли шлангом? Я немедленно отправлюсь, если вас это устроит!
— Что вы… что вы…
По-видимому, стучать одной ладонью Харкорту показалось мало — он пустил в ход вторую руку с совсем уж оглушительным результатом.
— Хэрриот! — загремел он. — Я хотел бы получить от вас ответ только на один вопрос: нужна вам эта работа или нет? Скажите только слово, и я передам ее другой ветеринарной фирме. Тогда, быть может, и вам и мне жить будет спокойнее.
— Даю вам слово, мистер Харкорт, я… мы… нам очень нужна эта работа! — Я говорил с полной искренностью.
Инспектор откинулся на спинку кресла и несколько секунд молча смотрел на меня, а потом покосился на свои часы.
— Десять минут первого! — буркнул он. — «Красный лев» уже открылся. Пойдемте выпьем пива.
В зале пивной он припал к кружке, потом аккуратно поставил ее перед собой на столик и устало взглянул на меня.
— Ей-богу, Хэрриот, кончили бы вы небрежничать! Просто сказать не могу, как это меня выматывает.
Я ему поверил: лицо его побледнело, а рука, снова взявшая кружку, заметно подрагивала.
— Право же, я искренне сожалею, мистер Харкорт. Не понимаю, как это получилось. Вроде бы я все проверял и перепроверял. Во всяком случае, я постараюсь больше не доставлять вам липших затруднений.
Он кивнул и хлопнул меня по плечу.
— Ну ладно, ладно. Давайте выпьем по второй.
Он пошел к стойке, вернулся с кружками и выудил из кармана небольшой квадратный пакет.
— Маленький свадебный подарок, Хэрриот. Ведь, кажется, скоро ваша свадьба? Так это от моей жены и от меня с нашими наилучшими пожеланиями.
Не зная, что сказать, я кое-как развязал веревочку и извлек из оберточной бумаги небольшой барометр.
Я бормотал слова благодарности, чувствуя, как у меня горят уши. Он был представителем министерства в наших краях, а я — самым новым и самым скромным из его подчиненных. Не говоря уж о том, что хлопот я ему, наверное, доставлял больше, чем все остальные, вместе взятые, — просто кара Божья. И у него не было никаких причин дарить мне барометр.
Это последнее злоключение еще более усугубило мой страх перед заполнением бесчисленных бланков, и я мог только надеяться, что очередное туберкулезное животное попадется мне не скоро. Однако судьба не замедлила послать мне несколько напряженных дней клинических проверок, и на исходе очередного из них я с самыми дурными предчувствиями осматривал одну из эйрширских коров мистера Моверли.
Легкое покашливание — вот что привлекло к ней мое внимание. Я остановился, и сердце у меня упало: костяк, туго обтянутый кожей, чуть ускоренное дыхание и этот глубокий сдерживаемый кашель! К счастью, теперь таких коров не увидишь, но тогда они были привычным зрелищем.
Я прошел вдоль ее бока и оглядел стену перед ее мордой. На грубой каменной кладке ясно виднелись роковые капли мокроты, и я быстро размазал одну на предметном стеклышке.
Вернувшись в Скелдейл-Хаус, я окрасил мазок по методике Циль-Нельсона и положил стеклышко под микроскоп. Среди одиночных клеток краснели скопления туберкулезных бацилл — крохотных, радужных, смертельных. Собственно говоря, я не нуждался в
