Лебеди летят над тайгой - Семён Михайлович Бытовой
Олянов с Киселевым с трудом отогнали свору и привязали собак к дереву.
У кабана-секача была прокусана шея и когтями в нескольких местах разодрана спина. Видимо, тигр прыгнул ему на спину. На поросенке никаких рваных ран не было. Он просто был задушен.
От давленины следы тигрицы вели прямо через Татиби. Возможно, хищница отправилась за тигрятами, чтобы привести их сюда и накормить.
— Куты-мафа два солнца назад тут ходи, — уверенно заключил Маяка, осмотрев следы на льду реки.
— Два дня назад? — переспросил Олянов. — Значит, далече отсюда своих детишек запрятала.
— Почему далече? — удивился Маяка. — Куты-мафа прямо не ходи. Он туда-сюда петли делай...
— Правильно, Маяка Догдович, — поддержал его Роман Киселев. — Видимо, котята недалеко: однако тигрица, прежде чем придет к ним, из предосторожности изрядно попетляет.
— Надо, пожалуй, в кустах, неподалеку от свиных туш ставить палатку, — сказал Олянов. — Будем в засаде сидеть. Не сегодня — завтра тигрица явится сюда со своим выводком.
Место для засады выбрали за крутым холмом. Для костра, чтобы горел тихо и не трещал, нарубили веток ясеня и ильма, причем слишком разгораться огню не давали.
Но ни ночью, ни на следующее утро тигры не появились. Значит, где-то были у них припрятаны другие свиные туши. И верно, не успели охотники пройти километра два вдоль левого берега Татиби, как навстречу им с земли поднялось стайкой воронье. Охотники остановились, стали следить, куда же летят птицы.
— Его лети кедровую падь, — сказал уверенно Чауна.
В кедровой пади, в примятых кустах орешника, лежала обезображенная туша старого кабана-секача. Местами на ней еще не застыла кровь. Снег вокруг туши был так вытоптан, что следы тигриных лап совершенно перемешались.
Однако охотников до крайности удивило, что тигры, не успев разделаться с жертвой, неожиданно разошлись в разные стороны. Котята ушли вдоль берега Татиби, а мать — через кедровник в горы. Неужели тигрица, почуяв опасность, бросила своих детенышей? Нет, так не бывает! Скорей всего она угнала их в логово, а сама отправилась в разведку, запутывая при этом следы.
Олянов велел Киселеву и Чауне обследовать следы тигрицы, а сам с Маякой пошел по следам котят. Димка остался с собаками.
Когда они через полчаса снова собрались, Киселев доложил:
— У матери след слишком тревожный. Местами перепрыгивала через кусты. Потом останавливалась. Видимо, оглядывалась на котят. Да и когти у нее выпущены до отказа.
— Ясно, Роман Аверьянович, — задумчиво сказал Олянов и посмотрел на Чауну.
— Его верно говори, Оляныць, — подтвердил слова Киселева Чауна. — Цюет амба, что люди близко ходи...
— Ну, а котята как? — спросил Роман.
— Разно, — сказал Олянов, — у одного когти выпущены, у другого — нет. Один из них постарше — годовалый, а второму с полгодика, не более...
— Которому год будет, все понял, а который «бата», глупый еще. Много понимай нету, — поддержал Маяка.
— Тигрята шли то рядом, очень близко друг к другу, то меньшой, приустав, начинал отставать, — рассказывал дальше Николай Иванович. — Хватившись, бежал вдогонку за старшим. — И шутливым тоном прибавил: — Вот какая, как говорит Мунов, наша картина...
— Нормальная, Иваныч, картина, — в тон ему заметил Киселев. — Терять время не будем. Веди, бригадир!
Олянов посмотрел на небо, освещенное солнцем, потом — на часы.
— Пойдем за котятами. Будьте начеку, помните, что кому поручено!
Киселев перехватил у Димки сворку и пошел вперед. За ним, держа наготове ружья, двинулись остальные.
Посмотрев сбоку на Димку, Николай Иванович спросил:
— Держишься, паря?
— Держусь, дядя Коля!
— Помнишь, что поручил тебе?
— Помню: пулять из ружья!
— Ну и молодец! — И бросил Маяке: — Зря ты своего Димку в моряки определил. Он ведь охотник добрый...
— Пускай что хочет, — ответил Маяка.
Все выше поднималось над тайгой солнце. Легкие пушинки, пронизанные золотыми лучами, кружились в чистом морозном воздухе.
Вдруг в просветах между деревьями мелькнула полосатая спина огромной тигрицы. Первым увидел ее Чауна.
— Куты-мафа! — закричал он и упал на снег.
— Что ты, дядя Чауна?! — вздрогнув, прошептал Димка и испуганно попятился.
Подбежавший Маяка хотел было поднять Чауну, но голос Олянова: «Залп!» — остановил Канчугу.
Последовало три одиночных выстрела. Чуткое зимнее эхо не успело повторить их, как Роман закричал:
— Спускаю сворку!
— Стравишь! — остановил Олянов.
Но собаки, особенно Трезор и Думка, рвались вперед, и Роман еле удерживал их.
— Ну что там с Чауной? — глянув через плечо на Селендзюгу, спросил Олянов. — Или лыжу сломал? — И снова скомандовал: — Залп!
Лишь после того как Олянов, Маяка и Димка разом выстрелили, грянул одиночный, запоздавший выстрел Чауны.
Громко рыча, перепрыгивая через колодины, бежала тигрица. Рядом с ней трусили тигрята. Тот, что бежал слева, был ростом чуть пониже матери, гораздо худее и вдвое уже в кости. По правую сторону короткими неуверенными прыжками бежал небольшой, полугодовалый котенок.
— Залп! — опять скомандовал бригадир. — Отпугивай мать!
Снова грянули один за другим три дружных залпа. Эхо глухо, но более протяжно повторило их в ближних сопках.
Тигрица сразу стала уходить длинными прыжками, а тигрята, не поспевая за ней, побежали недружно, вразброд. Старший вскоре догнал ее, а маленький несколько отстал.
Собаки рвались с поводков, надрывались от лая.
— Рогулины рубить! — крикнул Олянов и, выхватив из-за пояса топорик, подбежал к ильму. Несколькими замахами он срубил две ветки, быстро, на бегу, очистил их и затесал на конце развилку. Одну рогульку оставил себе, другую бросил Роману Киселеву, который держал сворку.
Примеру бригадира последовали Маяка и Чауна, а Димка несся на лыжах и палил из ружья в воздух.
Частая стрельба, лай собак, громкие крики охотников отпугивали тигрицу. Только и видно было, как среди кустов мелькает ее огненно-рыжая полосатая спина. Старший тигренок не отставал от матери, а меньший, сделав прыжок, погружался в
