Пётр Столпянский - Старый Петербург: Адмиралтейский остров: Сад трудящихся
Особенный вид Морская улица представляла из себя в некоторые дни по вечерам: «в день итальянской оперы около семи часов вечера Большая Морская представляет любопытное зрелище: «что это: скачка, что ли?» спросил нас приехавший сюда на-днях иностранец[414]. В самом деле, в целом мире так скоро не ездят, как у нас, особенно, когда надобно куда-нибудь поспешить. В эти дни кареты, четверки, несутся во всю конскую прыть, иногда в три ряда, а с дрожками или кабриолетами — милости просим подальше! Смотреть на это весьма забавно, но попасть в этот омут, не так-то приятно!»
После таких предварительных замечаний о самой Морской улице можно перейти к описанию некоторых наиболее интересных домов. Угловые дома на Невский проспект уже нами описаны, теперь нужно рассказать, что сделалось с двумя участками бывшего Елизаветинского деревянного дворца, расположенными на Кирпичный переулок. Ведь, как помнит читатель, дворовой участок дворца был разделен продолженной до пересечения с Невским проспектом Морской улицею на два участка, каждый из которых в свою очередь был разбит пополам — участки, выходящие на Невский проспект (участок Чичерина — Куракина — Пертца — Коссиковского — Елисеева и участок Чаплина), нами в достаточной степени восстановлены. И в то время, как дом Чичерина был уже построен и представлял одну из самых больших частных построек Петербурга, следующее место, освободившееся из-под бывшего Елизаветинского дворца — по Мойке, нынешнему Кирпичному переулку и Морской улице, было еще почти не застроено. Действительно, в 1781 году мы имеем такое сведение[415]: «В первой Адмиралтейской части, позади дому его высокопревосходительства Николая Ивановича Чичерина, по Мойке реке, продается пустое место с каменным строением госпожи полковницы Елисаветы Михайловны Поповой». — Попова недолго владела этим местом, которое вскоре (1784 год) перешло к какому-то меднику Реймерсу, затем к Трейборну; кто был этот последний, нам не удалось установить, но от него место это купил бывший слоновой надсмотрщик, кассир императорских театров некто Руадзе, выстроивший в середине 50-х годов прошлого столетия доныне существующий громадный пятиэтажный дом.
Существует очень характерный анекдот об этом доме — будто, когда он строился, на постройку его обратил внимание во время проезда император Николай и пожелал узнать, кто же этот богач, который может выстроить такую махину. — Императору донесли, что владелец бывший смотритель слонов и кассир театров. — Откуда у него средства? и император приказал доставить ему для допроса несчастного кассира. Но вместо кассира явилась его жена, известная красавица, заявившая, что домовой участок ее и что дом она строит на свои средства, и на вопрос императора, откуда она приобрела средства, красавица Руадзе, не сморгнувши и не смутившись, ответила: «Приобрела собственными средствами, ваше императорское величество». — Император посмотрел на красавицу поставил ее мужа в покое...
Судя по одному из планов, имеющихся в архиве городской управы, каменное строение, принадлежавшее еще полковнице Елизавете Михайловне Поповой, было небольшим каменным двухъэтажным домиком, находящимся внутри места и выстроенным как-то вкось к набережной Мойки. Этот небольшой домик избрали своим излюбленным местопребыванием приезжие тирольцы с канарейками; так, начиная с 1784 года, читаем следующее и ему подобные объявления: «Большая Морская, подле Мещанского клуба, в Реймерсовом доме у тирольца Перка продаются, самые лучшие канарейки, которые поют днем и ночью при свечах»[416]. Пение канареек «ночью при свечах» являлось необходимою принадлежностью хорошей канарейки.
В 1820 году на углу Кирпичного переулка и Морской улицы г-жа Латур, содержательница панорамы «Париж», выстроила небольшое деревянное здание, которое получило название «ротонда». В этом здании показывалась одна из первых панорам. «В числе зрелищ 1820 года, — читаем мы в «Отечественных Записках»[417], — первое место занимала прекрасная панорама Парижа, писанная с натуры Штейнигером, живописцем венской академии. Зритель должен представить себя на самом верху одного из Тюльерийских флигелей, откуда первым предметом является ему карусельная площадь, окруженная Тюльерийским и Луврским дворцами, музеумом и новою галлерею, а по другую сторону первого — королевские сады с бьющими фонтанами. Далее зрение наслаждается видом Сены и великолепного на ней королевского моста, вдали видны другие мосты, как-то: pont des arts (чугунный), pint neuf, pont de concorde etc. На другой стороне реки простирается набережная с нынешними дворцами и палатами, из-за коих возвышаются верхи и купола разных церквей. Наконец, через всю сию массу строений и зеленеющих садов взор достигает окрестностей столицы, узнаешь холмы Монмартрские, коих вершины увенчаны множеством ветренных мельниц, густой Булонский лес, прохладные рощи Сен-Клудские, замки Севский, Медонский и т. д.
Штейнигер представил Париж во время пребывания в нем союзных войск, не забыв даже отличительные характеры каждой нации. Вот по Карусельной площади несутся, как вихрь, два казака, ближе — вокруг безобразного башкирца (коих парижане назвали amours de Nord) собралась куча любопытных зевак. Там прекрасная парижанка притворно закрывает лицо опахалом при виде нагнувшегося шотландца; мужественные пруссаки в синих колетах сменяют караул красивой венгерской гвардии, одетой в белые мундиры. На мосту движутся торговки, фигляры, савояры. Мне кажется, я вижу того мальчика с черным пуделем, который долгое время был предметом любопытства целого Парижа. Маленький савояр приучил свою собаку доставлять ему работу и деньги следующим образом: когда хитрый пудель замечал человека, сходящего с мосту в чистых сапогах, то немедленно отправлялся к нему навстречу и обегал раза три кругом его, этого было достаточно, чтобы забрызгать сапоги грязью, коею всегда была покрыта длинная шерсть его, в ту же минуту являлся мальчик с предложением вычистить сапоги и получал работу. В саду видны разные группы гуляющих, щеголи гонятся за красавицами, политики или важно расхаживаются, закинув руки назад или газеты держа, с жаром спорят о современных важных происшествиях. На улицах скачут кареты, кабриолеты, верховые; на домах разные вывески; словом, столько пестроты одежд предает эффекту картине, столько разнообразности действий фигур переносит невольно жителя в шумный Париж. Сколько панорама сия может познакомить с сею столицею не бывавшего в ней, столько доставит удовольствия коротко с ней знакомому. Весьма приятно было мне встретить здесь однажды усатого гвардейского унтер-офицера, который толковал товарищу своему видимые предметы, как лучший чичероне. Вот как сделался нам знаком Париж, бывший незадолго за сим идеалом воображаемых красот, описываемых иностранными нашими наставниками для возбуждения к ним уважения и теми немногими счастливцами, коим удалось побывать в сей столице совершенств! Мудрено, чтоб теперь кто-нибудь из русских поставил себе в достоинство (как бывало прежде) даже и то, что его двоюродный братец собирается в Париж!!!
