Джеральд Даррелл - Натуралист на мушке

СЕРИЯ ДЕСЯТАЯ

После суеты и спешки Нью-Йорка было приятно вернуться в Европу, и тем более в одну из моих самых любимых стран — Грецию, с ее голубым небом и морем, кристально чистым воздухом, придававшими этому месту неповторимый колорит.

Как это обычно бывает при проведении съемок для телевидения, где все принято делать шиворот-навыворот, сюжет, который должен быть первым в нашей серии фильмов, снимался в последнюю очередь. Поскольку основная цель всей нашей программы заключалась в том, чтобы рассказать телезрителям о том, как стать натуралистом-любителем, нельзя было найти лучшего места (по мнению Джонатана) для съемок вводного сюжета, чем остров Корфу, где я провел свои детские годы и где впервые почувствовал любовь к животным. Мне понравилась эта идея, поскольку я уже много лет не бывал на острове, несмотря на просьбы моих друзей; к тому же Ли никогда там не бывала.

Даже в условиях развития туристического бизнеса и всей вульгарности связанного с ним обслуживающего персонала остров до сих пор удерживает в себе особую магию, и поэтому мне не терпелось показать Ли те его уголки, которые сохранились в нетронутом виде со времен моего детства. Нам повезло также и в том, что моя старая знакомая Энн Питерс, жившая на этом острове и бегло говорившая по-гречески, предложила себя в наше полное распоряжение. Одно время Энн работала моим секретарем и сопровождала меня во время съемок фильма в Сьерра-Леоне, а позднее в сложных экспедициях, посвященных спасению исчезающих видов животных в Австралии и Патагонии, поэтому она была хорошо знакома со сложностями, возникающими в ходе киносъемок, особенно теми, что связаны со съемками диких животных.

— Где мы остановимся? — спросил я Джонатана.

— В отеле «Корфу-Палас», — ответил он.

Я уставился на него, не веря собственным ушам. «Корфу-Палас» был старейшим и самым знаменитым отелем острова, построенным еще в начале века. Он был хитроумно расположен (его мог расположить в таком месте только выдающийся архитектор) на окраине города на берегу широкого залива, где вся канализационная система Корфу сбрасывала в море сточные воды. Из-за этого весь район, особенно летом, был наполнен таким ароматом, что даже собаки предпочитали обходить его стороной.

— И кто же тебе подал такую идею? — поинтересовался я.

— Энн, — ответил Джонатан.

Я удивленно посмотрел на Энн, подумав, что длительное пребывание на Корфу явно размягчило ее мозги.

— У тебя осталась хоть капля здравого смысла? — спросил я. — Во-первых, мы все умрем там от удушья в собственных постелях; во-вторых, проживание в его номерах будет стоить нам десять миллиардов драхм в секунду, и в-третьих, кто позволит нам держать наших бабочек и черепах в этом дряхлом аристократическом отеле?

— Я обо всем договорилась, — успокоила меня Энн. — Во-первых, управляющий отеля — очень милый человек по имени Жан-Пьер — предоставляет нам номера по особому тарифу; во-вторых, проблема с канализацией уже давно решена; в-третьих — и это самое интересное, — Жан-Пьер просто помешан на герпетологии.

Прежде чем ответить, я сделал долгий, успокаивающий глоток «B&S».

— Теперь я ничуть не сомневаюсь, что вы все здесь немного сумасшедшие, — убежденно произнес я. — Я всегда знал, что Корфу достаточно эксцентричное место, но я отказываюсь верить в то, что даже здесь можно встретить герпетолога, управляющего одним из лучших отелей острова.

— Но это правда, — запротестовала Энн. — У него есть квартира на верхнем этаже, где он держит змей, черепах и всяких ящериц. Более того, он сказал, что готов поймать любую рептилию, которая потребуется нам для съемок.

Я сдался. Остров Корфу и прежде был набит самыми необычными вещами и сюрпризами, словно сундук иллюзиониста, и теперь мне было очевидно, что эту свою особенность он не утратил и поныне.

По форме остров напоминает странный, изогнутый кинжал, лежащий в голубых водах Ионического моря примерно посередине между греческой и албанской береговой линией. В прошлом он попадал в руки представителей дюжины наций, перенимая у них все самое лучшее и отклоняя остальное, таким образом сохраняя свою индивидуальность. В отличие от многих других областей Греции остров был зеленым и плодородным, поскольку, когда он был частью Венецианской республики, его использовали как место производства оливкового масла, в связи с чем здесь были посажены тысячи оливковых деревьев, и теперь большая часть Корфу покрыта тенью искривленных гигантов в париках из серебристо-зеленых листьев. Среди олив к небу поднимаются указующие персты темно-зеленых кипарисов. Все это формирует мистический пейзаж, залитый лучами ослепительно яркого солнца, обрамленный водами голубого спокойного моря и оживляемый несмолкаемым хором цикад. Из всех самых удивительных и замечательных уголков планеты, где мне посчастливилось побывать, Корфу вызывает во мне самую близкую ассоциацию с родным домом, поскольку именно здесь, под ласковым южным солнцем, во мне зрела любовь к живой природе.

Благодаря некоторой несогласованности в расписании авиарейсов нам удалось провести несколько часов в Афинах — мы успели бросить быстрый взгляд на Акрополь, понаблюдать за сменой караула у королевского дворца и перекусить в небольшом ресторанчике в Пирее: отведать рыбные блюда, которые могут готовить только греки. Затем мы вылетели на Корфу.

Когда мы попали на остров, было уже темно, но гигантская желтая луна заливала дорогу таким ярким светом, что мы отчетливо видели поросшие оливами склоны холмов, и казалось, что чуть неровная из-за легкого бриза поверхность моря с отражающейся в ней луной усыпана миллионами лепестков лютикоц. После бутылки превосходной бледно-янтарной рецины, словно бы вобравшей в себя аромат всех хвойных лесов, где вам когда-либо доводилось бывать, и нескольких превосходных блюд из местной рыбы мы тут же легли в постель, и даже луна, казалось усевшаяся прямо на перила нашего балкона, не смогла оторвать нас ото сна.

На следующее утро за завтраком к нам подошел и представился Жан-Пьер. Невысокий и темноволосый, он обладал насмешливым взглядом карих глаз и очаровательной улыбкой. К смятению и ужасу других постояльцев, мирно завтракающих среди цветочных клумб, он извлек из нескольких полотняных мешков одного из самых больших ужей, которых мне когда-либо доводилось видеть, прекрасного полоза желтопузика, который выглядел так, словно был отлит из бронзы, а затем, заключительным жестом, словно фокусник, достающий из шляпы кролика, он высыпал из мешка на мраморный пол дворика целый каскад европейских водяных черепашек — темно-зеленых, в желтую крапинку с золотистыми, как у леопардов, глазами.