Станислав Олефир - Иду по тайге

Браконьеры спрячут ружье под сиденье автомашины, приедут к реке и принимаются удить рыбу. Ведут себя так, словно, кроме хариусов, их ничего и не интересует. Но стоит пастуху оказаться далеко, они за ружья и давай стрелять в оленей. Убьют, мясо и шкуры в кусты спрячут, попробуй отыщи. Пастух не отыщет, а для воронов это дело привычное. Если они через снег полевку чуют, то свежую убоину под кустом и подавно. Налетят, поднимут крик. Здесь, мол, мясо лежит.

Случалось, эти птицы помогали инспекторам ловить браконьеров, охотящихся на лосей и снежных баранов.

Конечно, ворон — таежный санитар. Он подбирает павших зверей и птиц, не давая заразным болезням разгуляться по всей тайге. Но немало погибает от его тяжелого клюва и здоровых животных. Он может не только разграбить гнездо глухарки или утки шилохвости, но и убить взрослую белку или зайца. Нередки случаи, когда эта сильная птица заклевывала маленьких оленят. Поэтому-то, заметив неподалеку ворона, важенки принимаются тревожно хоркать и обнюхивать своих малышей.

В воскресенье папа, мама и Сережа отправились к Щучьему озеру. У нас многие в выходной день к озеру прогуливаются. Красивая дорога туда: лес, река, птицы порхают.

Идут не спеша. Папа с мамой о чем-то разговаривают, а Сережка автоматом трещит. Хороший автомат подарил ему папа. Очередь как из настоящего, и лампочка сверкает, словно огонь вылетает.

Неожиданно чуть ли не к Сережкиным ногам села птичка. Маленькая, серенькая, только грудка чуть светлее. Крылья расставила, клюв раскрыла и так внимательно смотрит на мальчика. Тот из автомата в нее: «тр-р-р-р!» А она хоть бы что.

— Во, наглая! — заорал Сережка.

— Сереженька, ну нельзя же так, — возмутилась мама. — И где он только таких слов набрался?

А Сережка нашел подходящий камень и запустил им в птичку. Камень брызнул осколками совсем рядом, птичка испуганно взлетела и стала быстро подниматься в небо.

А в небе уже не одна птица, а две. Тяжело, словно нехотя взмахивая крыльями, чуть заваливаясь набок, рядом выписывал круги черный как смоль ворон. Пичуга то опускалась, то вдруг, зачастив крыльями, выстреливала вверх и зависала. Тогда черная птица шевелила крыльями чуть быстрее.

— Как чудесно играют! — умилилась мама. — Я той малышки уже почти и не вижу. — И она, улыбаясь, помахала птицам рукой. Папа с сыном только один раз и взглянули в небо, потому что где-то рядом цокала белка, а им давно хотелось поймать этого зверька.

И никто не догадался, что маленькая птичка последний раз в своей жизни видит тайгу, сопки, дорогу с гуляющими людьми. Крылья уже почти не держали ее, а ворон все ближе и ближе. Еще миг и…

Папа, мама и Сережка были почти у озера, когда на дорогу тихо-тихо опустились два светлых перышка.

Мягкий, пушистый снег и друг и враг медведя. Теплой подушкой укрывает он берлогу, и мишке даже в самые лютые морозы спать уютно. Но этот же снег выдает каждый шаг хозяина тайги. Поэтому-то с первой порошей медведь покидает долину и торопится в сопки, подальше от протоптанных ягодниками да охотниками троп. Бродит себе между кустов стланика, подбирает оброненные кедровками шишки да пощипывает алеющую на выдувах бруснику.

Там даже в конце октября можно встретить так похожие на след босой человеческой ноги отпечатки. Только у медведя они намного шире и к тому же косолапы. Это потому, что носки людей развернуты в стороны, а у мишек они смотрят внутрь. И еще, на медвежьем следе хорошо заметны острые когти. Иногда они достигают десяти сантиметров. «Зацепит» зверь такими коготками — не поздоровится.

Медведь уже хорошо отъелся, приготовил берлогу и ждет метели, чтобы залечь в свое уютное жилище.

Взрослые самцы ложатся в берлогу поодиночке. Медведица с медвежатами. Причем каждый малыш спит на своей постельке.

Иногда вместе, с матерью ложится и лончак — медвежонок, которому уже больше двух лет. Но чаще медведица устраивает ему отдельную берлогу, недалеко от своей. В будущем году он будет нянчить медвежат, которые родятся этой зимой.

Многие ученые долго отрицали наличие пестунов в медвежьих семьях. Мол, все это досужие вымыслы известных фантазиями охотников. Но со временем было установлено, что такие помощники есть у волков, баранов, лосей, многих птиц.

Оказывается, не все звери и птицы устраивают пары. Часть их остается свободными. И вот такие одинокие животные пристают к семьям и принимают деятельное участие в уходе за детьми.

Приставшие к паре волков холостяки носят чужим волчатам пищу, играют с малышами, вылавливают из их шерсти блох, несут бдительную охрану. Они даже наказывают волчат, если те провинились. Особенно важна их помощь, когда волки начинают учить свое подросшее потомство охоте на крупную дичь.

Натуралисты наблюдали, как одинокая синичка тайком подкармливала птенцов синички-гаички. Родители птенцов отгоняли ее от гнезда, больно клевали, но она и не помышляла оставить это занятие.

А однажды видели, как птичка кардинал кормила червями плавающих в бассейне золотых рыбок. И не раз, там, или два, а на протяжении целого месяца…

Вот и получается, если в семьях медведей старшие медвежата занимаются воспитанием младших братьев и сестер, ничего удивительного в этом нет. Вообще, многие поступки этих животных подтверждают, что мишки далеко не глупы. Медведь, например, может загасить песком горящую возле его берлоги корягу, рассторожить поставленную на него хитрую ловушку. Недаром же в прежние годы коренные жители Крайнего Севера считали медведя сродни человеку.

Наша речка Невенкай славится вкусной водой и богатыми брусничниками. Таинка знаменита ветром: с разбойной удалью носится он над долиной, шныряет по распадкам, срывает остатки снега с сопок и перевалов. Он давно все подчинил себе и сейчас следит, как бы что-нибудь не ушло из-под его власти.

Снег он с песком перемешал, в ущелья угнал, у лиственниц вершины обломал, ветки в сторону сбил, даже кедровок и тех боком летать приучил.

В Долине еще куда ни шло, а на перевал поднимешься, прямо в Кощеево царство попадешь. Одна лиственница на скалу легла, ветками за камни ухватилась, другая хоть и в три обхвата, а всего одну ветку имеет, третью же так перекрутило, что не понять, в какую сторону и растет. А поваленных деревьев так вообще не сосчитать. Лежат на камнях, побелевшие сучья в небо выставили.

Поднялся я на перевал, немного отдохнул, подивился ветровым проделкам и стал спускаться. Скоро на небольшую поляну вышел. Гляжу — глазам не верю. Штук десять лиственниц передо мной выстроились, и кажется, любой ветер им нипочем. Правда, и у них ветки в сторону смотрят, но сами деревья стройные, аккуратные. И что самое удивительное — ветровала не вижу. Правда, снег на поляне по колено лежит, но поваленное дерево и под метровым слоем не спрячешь. Я и туда и сюда смотрю — ничего не понять. Рядом деревья пауками за лиственницу держатся, все ветру кланяются, все от него страдают, а этим хоть бы что. Сквозняк, как в трубу тянет, почва — сплошная скала, а они стоят.