Иржи Кршенек - Длинные уши в траве. История косули Рыжки
— У нее разбита голова, — сказал папка. — Наверное, когда скатывалась с камней. Поглядите, она совсем апатичная, и глаза закрыты.
— Пап, а что такое апатичная? — спросила Ивча.
— Безучастная, — объяснил папка. — Равнодушная ко всему. Это несчастный детеныш косули, там, наверху, определенно что-то случилось. Принесите молока.
Мама побежала в дом, а за ней вдогонку бабушка.
— Захватите перекись и бинты, — крикнул им папка.
Косуля лежала неподвижно и была похожа на комок рыжей шерсти с торчащими палочками, на каких обжаривают сардельки. Со склона донеслось чье-то бормотанье, и тут же следом отозвался хозяин нашей долины, усатый филин, что живет в растрескавшихся камнях над рекой.
Угу, бу-бу-бу, угу — загудело со стороны скал так, будто поднялся ветер. Косуля вдруг сильно дернулась, беспомощно раскинула передние ножки и ткнулась головой в траву.
— Ну ничего, ничего, — растерялся папка, снял очки и протянул их мне. — Не бойся, тебя здесь никто не обидит. Ну, женщины, куда вы запропастились, где вы, сколько можно?..
Все разнервничались. Мама протирала косуле головку марлей, смоченной в перекиси, и все время приговаривала: «Бедняжечка, как же ты покалечилась, как же тебе досталось», бабушка прыгала вокруг миски с молоком, а папка пытался раскрыть косульке рот.
— Ну вот, вот… — заикался он в расстройстве.
Мама намочила палец в молоке и сунула косульке в ротик.
— Просто невероятно, просто непостижимо, — сказал папка, — у этого зверька вообще не развит сосательный инстинкт.
— Тебе только это приходит на ум, — отрезала мама. — Ведь она в шоке.
— Что с ней будешь делать, раз она не хочет пить? — сказал папка.
Дядюшка с грустью поглядел на пустой котелок и взял с доски ломтик шпика.
— Да, дорогие мои, — заявил он. — У природы свои законы. Я это хорошо знаю. Как-никак я из деревни.
— Мам, принеси махровое полотенце, — попросила бабушку наша мама.
— Ну, чего ждешь, — накинулась бабушка на дядюшку. — Чего ты все жуешь, как какое-то жвачное животное! Принеси-ка махру.
Дядюшка принес полотенце, но похоже было, такое сравнение оскорбило его — он сел на мостик и бросил угрю дождевого червя на крючке. Мама смочила кончик полотенца молоком и вложила его косульке в рот.
— Ну вот, попей все-таки, ты же голодная, ты же пить хочешь. Не бойся, ней, пей, соси… — говорила мама и гладила косулю по шее.
Вдруг мы ясно услышали — что-то чмокнуло, потом зашипело так же, как когда у Артура спускает шина, потом чавканье стало еще слышней, и косуля вытянула шею.
— Она пьет, — тихо сказала мама. — Сосет полотенце. Это хорошо.
Немного погодя маме удалось вытащить кончик полотенца. А когда косуля высосала его во второй и в третий раз, мама придвинула ей под нос розовую миску — из таких мы обычно едим суп, сваренный в котелке.
— Ну, ладно, — сказала мама и, как щенку, намочила косуле носик в молоке. — Не бойся и попей как следует.
— Вот бы никогда не подумал, — покачал головой папка, увидев, как быстро исчезло молоко, словно у миски дно прохудилось. — Она прекрасно пьет из миски.
— Вот именно, — сказала мама. — У нее нет сосательного инстинкта. А теперь самое лучшее, если мы оставим ее в покое.
Косуля напилась, а потом головка ее опять беспомощно свесилась, и маме пришлось придерживать ее руками.
— На ночь положим ее в холле, а утром посмотрим, — решила мама. — Девочки, пошли устроим ей что-то вроде норки. Главное, чтобы она ни обо что не ударилась, если вдруг почему-то разволнуется.
Папка закурил и пошел на мостик к дядюшке, а мы отправились в холл. Первой шла мама с косулей на руках, за ней, как обычно, спешила Ивча, за Ивчей — бабушка с миской молока и обсосанным полотенцем и наконец я.
— Мам, а она не умрет, ведь она такая маленькая! — хныкала Ивча. — А может, ей спать в кровати? А не будет ей в холле холодно, если мы ее просто так положим?
Мама ничего не ответила, но бабушка сказала:
— Не волнуйся, Иванка, главное, что она наелась. А теперь все спать, утро вечера мудренее.
Но я-то хорошо слышала, как у мостика дядюшка сказал папке:
— Косуля до утра не протянет.
Всю ночь я не могла уснуть. То и дело просыпалась и прислушивалась, что делается в холле. И вдруг неожиданно меня окликнула Ивча:
— Спишь?
— Нет, — ответила я.
— Я боюсь, что она умерла, — зашептала Ивча. — Там так тихо. Там никогда не бывает так тихо.
Я тоже боялась, что с косулей случилось что-то плохое.
— Пойдем поглядим на нее, — позвала Ивча и влезла ко мне в постель. — Все-таки сразу узнаешь, спит она или…
— Не говори об этом, — оборвала я ее.
Мы обе помолчали, а потом, когда опять разговорились, вдруг услышали, как в соседней комнатушке щелкнула зажигалка и раздался папкин голос:
— Девочки, что с вами, почему не спите? Угомонитесь, наконец.
— Пап, — захныкала Ивча, — мы боимся, что косуля может умереть, она ведь такая маленькая и слабая. Ты тоже боишься?
Папка молчал с минуту, а мы так и замерли от страха: вдруг он что-то знает, а нам не хочет сказать? Но потом донеслось из его комнатушки:
— Спите, девочки. Обязательно все будет хорошо. Она родилась для того, чтобы жить, а не умереть.
Уснули мы под утро, когда услышали, как на лиственнице кричит зяблик Пипша и воробьи дерутся с поползнями. Мы проснулись и тотчас бросились в холл, но косули там уже не было. Мы выскочили из дому и увидели, что все наши сидят во дворе и смотрят на какой-то комочек, что лежит перед ними на старом одеяле. Это была наша косулька. Когда я впервые увидела ее при свете дня, она показалась мне такой маленькой, меньше, чем щеночек; у нее были только глаза, ножки-палочки, длинные уши и больше ничего, ровным счетом ничего.
На это вот «ничего» мы все смотрели и молчали, даже Ивча примолкла, когда как следует вгляделась в маму. Молчание тянулось ужасно долго, наконец папка поднялся из-за стола, наклонился к косуле и стал мягко, двумя пальцами, ощупывать ей спинку и задние ножки. Косуля не сопротивлялась, лежала на боку и поминутно закрывала глаза.
— Так, паралич или где-то перебит позвоночник, — решил папа.
Он запустил пальцы во взъерошенную шерсть, потом пошел вымыл руки и сказал маме:
— У нее полно клещей. Они набухли, как горошины. Принесите-ка пинцет.
Я сбегала за пинцетом, и мы с мамой стали вытаскивать у косульки из кожи отвратительно разбухших клещей, которые из этого маленького тельца высасывали последнюю кровь. Мама только качала головой и сжимала губы.
