Иван Наумов - Бабушка Мороз

Иван Наумов

Бабушка Мороз

«Странные они, эти марсиане, — думал Боба. — Совсем на нас не похожи. Взять хотя бы верзилу Стейтона — больше на каторжника смахивает, чем на дипломата. Нос набок, взгляд цепкий, ему бы еще повязку на один глаз! Угрожающе, словно надсмотрщик, расхаживает за спиной у своих трусливых сотрудников московского и подмосковного происхождения. Так ведет себя овчарка, присматривающая за стадом».

Пока родители суетливо перекладывали бумажки перед лысоватым круглолицым служащим, Боба, скучая, глазел по сторонам. И пришел к выводу, что марсиане — это как раньше американцы и австралийцы — непонятно кто. Те тоже когда-то нацепили джинсы, клетчатые рубахи и широкополые шляпы и удивляли англичан да голландцев отсутствием манер. Эти такие же.

Весь последний год, когда стало ясно, что придется лететь, Боба смотрел и читал только вестерны, предвкушая приключения в недружелюбном новом мире. И пусть папа рассказывает кому другому про социальную политику и комфортные условия — ему даже мама не очень-то верит. Стены Бобиной спальни давно исчезли под голограммами прерий, диких быков, скачущих индейцев. Бо́льшую часть коллекции он нарисовал и оцифровал сам.

В помещении консульского отдела было душно и нервозно. До отлета «Фридома» оставалось меньше двух суток. Те, по чьим запросам еще не вышла виза, маялись в тесном зальчике ожидания, беспрестанно вскидываясь на звонок, приглашающий к окошку получения документов, хотя у каждого был на руках порядковый номер в очереди.

Бабушка замерла в неудобном казенном кресле, опираясь на трость, — слово «клюка» ей категорически не нравилось, — и Боба развлекался тем, что мысленно вплетал ей в волосы красивые орлиные перья, украшал щеки боевым узором, и постепенно бабушка превращалась в Сидящего Быка со старинной литографии.

Неожиданно отец начал спорить с человеком в окошке. Что-то неразборчиво объяснял, горбился, стараясь говорить прямо в узкую щель для документов, а мама только безуспешно дергала его за рукав. Несколько арабов, кучкой сбившиеся в дальнем углу, взирали на эту картину с суеверным ужасом.

«Почему они не хотят нас пускать на Марс? — удивлялся Боба. — Если на рекрутских плакатах пишут, что „Рай — не на Земле“, это еще ничего не значит. Что можно выяснять про нашу семью целых два месяца?»

Наконец отец добился какого-то компромисса — сразу выпрямил плечи, поправил волосы и быстро ушел вместе с мамой в боковую дверь, куда им указал круглолицый.

— Ба, хочешь водички?

Ольга Сергеевна усмехнулась:

— Предпочла бы винца, но твой папа перед полетом не разрешает.

— Так еще же два дня, — возразил Боба. Мальчик входил в возраст, когда жизненно необходимо противопоставить свое мнение опыту взрослых.

Бабушка ушла от дискуссии, снова замерев, как идол с острова Пасхи. Боба искоса разглядывал ее мутные и ясные одновременно глаза, пытаясь без замера подобрать подходящую палитру.

Вернулись отец и мама. Снова подошли к окну, отец опять согнулся — на этот раз, чтобы поставить еще несколько подписей. А потом, обернувшись, победно вскинул руку с увесистой стопкой разноформатных документов и четырьмя паспортами.

— Уверены? — спросил Стейтон, и Сегур, как всегда, внутренне сжался под тяжелым взглядом марсианина. — Теперь, конечно, спрашивать уже поздно. Вы уверены, что осечки не будет? Не стоит ли дать Паромщику какие-то дополнительные инструкции?

Сегур промокнул лоб большим несвежим платком в синий горошек.

— Мы, конечно, раньше только с одиночками работали, по понятным причинам. Но здесь особый случай, все проверили десять раз. Абсолютно асоциальная семейка.

Стейтон говорил по-русски как прибалт, лишь с намеком на акцент. По слухам, читал в подлиннике классику. Из спортивного интереса Сегур вворачивал в свою речь неожиданные обороты и следил — очень уж хотелось подловить начальника хоть разок.

Посольство Марсианской Демократии уже час как закончило прием посетителей, ушли уборщицы, сменилась охрана, и только в кабинете вице-консула Стейтона продолжалась работа. Длинные цепочки рабочих папок занимали несколько экранов. Десяток досье в бумажном виде лежал под локтем у наемного работника визового отдела Сегура.

— Начнем с бабки. Ольга Мороз. Детдомовская, но выбилась в люди. Даже в институт поступила. В двадцать два года в аварии получила травму. Двенадцать лет в параличе. Вылечили магнитотерапией, снова смогла ходить, но с тех пор на инвалидности. Кто-то над юродивой сжалился — в тридцать шесть родила ребеночка.

Стейтон, конечно, уже не раз слышал эту историю, почти знал «назубок» — забавный русизм! — но предпочел еще раз выслушать подчиненного, обдумать информацию, убедиться, что все действительно сделано правильно. Сегур порой бывал отвратителен, но всегда — эффективен и трезв в оценках.

— Сын Андрей. Домашнее воспитание и образование. Круг общения крайне ограничен. Прирожденный пекарь. Призер несколько крупных выставок, соучредитель кондитерского объединения. Перед отлетом продал свой пай с аукциона. Собирается развивать в Нью-Франклине хлебопекарную промышленность!

Сегур не удержался от смешка.

— Не отвлекайтесь! — поморщился марсианин. — Давайте к следующему кандидату.

Сегур послушно отложил пухлую папку семьи Мороз в сторону, открыл дело иранцев.

— А вам ни разу не становилось плохо, Михай? — спросил Стейтон. — От того, что меняете людям жизнь по своему усмотрению?

Сегур медленно выпрямился и посмотрел в глаза шефу невинно и безмятежно:

— Не меня-ЕТЕ, а меня-ЕМ, господин Стейтон. Не надо слишком много возлагать на мои неспортивные плечи. Наши подопечные — счастливчики. У них всегда остается выбор: стерпеть и довольствоваться малым либо защищаться, рискуя всем. При такой свободе выбора только самоубийца выберет второе. Марс — не Земля, как вы меня сами учили.

Пригладил волосы на чуть покрасневшей лысине, уткнулся в досье и продолжил как ни в чем не бывало:

— Кто тут первый? Реза Амин. Ну, дело ясное…

Сколько Боба потом ни вспоминал, дни до тринадцатого декабря не отличались один от другого абсолютно ничем. Состояние долгого путешествия отупляло. Никто не привык больше суток находиться в дороге, а здесь — месяц вынужденного безделья.

Родители узурпировали верхние полки просторной четырехместной каюты и, как Боба ни бился, крепко держали позиции. Бабушка с утра до вечера пропадала на прогулочной палубе, найдя себе подружек, если не по возрасту — все-таки немногие старики решались на подобные авантюры, — то по мироощущению.