Ох, охота! - Алексеев Сергей Трофимович
В Арктической зоне России, в том числе и на Таймыре, волки в буквальном смысле «пасут» стада оленей, как «домашних», так и диких, двигаясь за ними по путям сезонной миграции и подбирая больных, слабых и отставших. До перестройки была установка бороться с волчьими стаями, и боролись с ними кардинальным образом — отстреливали с вертолетов сотнями.
Однако ситуация с количеством хищников практически не менялась, стаи продолжали «пасти» стада, как это делали они много тысячелетий. С началом реформ такая охота стала слишком дорогим удовольствием и использование авиатехники прекратили. И вот уже лет двадцать волков с воздуха не отстреливают, и, по логике идеологов борьбы с хищниками, они должны были бы размножиться и сожрать всех северных оленей. Ничуть. Стада поредели из-за экономических причин в стране, но никак не из-за волков, которые по-прежнему бродят за стадами в количестве, примерно равном доперестроечному, или даже чуть меньшем, пропорциональном поголовью оленей.
Так стоило ли жечь керосин и патроны? Кстати, опыт чуть ли не полного истребления волков в нашей стране был в шестидесятых годах прошлого века, по крайней мере, война, объявленная им, хорошо отразилась в тогдашних СМИ. Почти достигнув победы, власти почему-то не торжествовали ее, а тихо промолчали и так же тихо пытались даже запретить охоту на серых. О том, какие процессы начались в природе и сельском хозяйстве после ударной борьбы с хищниками, утаили, по крайней мере, в СМИ не писали. Однако, к сожалению, этот опыт ничему не научил последующие поколения властителей в России, регулирующих наши отношения с дикой природой.
Для того чтобы раз и навсегда определиться в волчьем вопросе, я предлагаю провести следующий эксперимент: произвести учет поголовья серых в нашей стране, после чего ровно на три года запретить охоту на них. И снова провести учет. Если количество волков вырастет за этот срок на десять процентов, значит, рост сельскохозяйственного производства за это время увеличился ровно на столько же. Кормовую базу волка в дикой природе в расчет можно не брать, здесь все стабилизировалось еще лет десять назад. Прирост численности этого хищника сейчас возможен исключительно за счет увеличения численности домашнего скота, посевов зерновых, бобовых и корнеплодных культур. Потому что деятельность человека в биосфере взаимосвязана со всеми природными процессами.
Если бы на место министра сельского хозяйства посадить не травоядного зайца, а матерого волка, он бы сумел отрегулировать природохозяйственное, равновесно-гармоничное участие человека в существовании биосферы…
У волков, как и у людей, моногамный брак, который может длиться весь период воспроизводства потомства. Вожак стаи всегда самый сильный, матерый самец, но водит ее на долгих переходах и охотничьих вылазках обычно самка, поскольку обладает более тонким чутьем, слухом, зрением и, как ни странно, «женской» интуицией, предчувствием, которое помогает избегать опасности. В стае, которая может состоять из нескольких брачных пар, переярков и прибылых щенков, всегда жесткая иерархия, и, опять же как у людей, невесты уходят в другие, чужие сообщества, а женихи приводят невест в стаю, берут в «дом». Перед щенением стая рассыпается на пары, которые живут в логовах до тех пор, пока не подрастут щенки, а молодняк в это время предоставлен сам себе, и поэтому начинает сам добывать пищу, озоровать как в лесу, так и возле деревень, отлавливая зайчат, линяющую боровую дич, собак, мелкий домашний скот и птицу. Новорожденное потомство недели две выкармливают оба родителя: мать — молоком, а отец — грубой, полупереваренной отрыжкой, которая хорошо усваивается щенячьими желудками. В случае обнаружения логова охотниками родители не защищают щенят, а тихо, незаметно уходят. Скорее всего, это обусловлено страхом зверя перед человеком, ибо, если детенышей найдет другой зверь, ему не сдобровать. В более старшем возрасте волки начинают приносить свежую, кровавую пищу, таким образом воспитывая охотничьи качества, а еще позже, живую, полупридавленную добычу — с той же целью. Примерно с трех месяцев волчата уже сами охотятся в пределах логова, обычно под руководством самки, и в это же время начинаются волчьи «песни» — воют хором, и если слушать издалека, то это напоминает плач-причет по покойному. Осенью волки снова сбиваются в стаю — чисто охотничий коллектив, дабы пережить трудную зиму.
А. Кившенко. Соструненный волк
Но и у них, как у людей, есть волки-одиночки. Это в основном матерые самцы, не пристающие к стаям, и на этот счет есть много толков: одни говорят, это звери-однолюбы, когда-то потерявшие своих подруг, другие, мол, это жесткие индивидуалисты, презирающие всяческие стаи и тусовки, третьи утверждают, будто одиночки — попросту неуживчивые в коллективе волки, которых изгоняют и вешают соответствующий ярлык. В общем, опять же как и у нашего племени. Как бы там ни было, в любом случае многообразие способов существования говорит о высокой организации этих животных. По наблюдениям охотников, поведение одиночек очень сильно отличается от волков, собравшихся в стаю. Например, они берут добычу более хитростью, чем силой, прежде долго выслеживают, подкрадываются и нападают внезапно, тогда как способ стаи напоминает загонную или облавную охоту: молодые волки загоняют добычу на номера или окружают всем скопом и начинают атаку, рвут зверя, пока он не рухнет замертво. Нечто подобное я видел на реке Чулым, когда однажды зимой ездил по льду на снегоходе. Четыре волка вытолкнули лося на заснеженный лед и, отжимая от берегов, гнали его около девяти километров, пока на повороте не прижали к высокому яру. Судя по следам и лосиной шерсти, разнесенной ветром на несколько верст по реке, схватка была долгой, рогач стоял насмерть, до льда выбил копытами площадь в несколько соток и, видимо, все-таки поскользнулся, упал, чем и воспользовалась стая. На льду лежал полуобглоданный с одного бока скелет, почти не тронутая рогатая голова, а вокруг — туча черных воронов.
И совсем иначе охотится волк-одиночка. Выследив добычу, например того же лося на дневной лежке, он подкрадывается с подветренной стороны ползком, и когда животные встают, хищник совершает единственный прыжок, нападая на лося непременно сзади, и делает так называемую волчью хватку: вонзает клыки в мягкую и кровенасыщенную паховую область или анальное отверстие, вырывает клок мяса со шкурой и сразу никогда не преследует зверя. Раненый, истекающий кровью лось через версту-две обязательно ляжет и вряд ли более встанет. Волк преспокойно выжидает, после чего идет на пиршество. За один раз он может не съесть, а проглотить до восьми килограммов мяса, причем кусками до одного килограмма, и сразу же становится тяжелым, что видно по следу. Если его в это время начинают преследовать, он облегчается и срыгивает куски, но не все, а по одному, по мере грозящей опасности. Если же всё благополучно, зверь находит надежное лежбище, путает следы, ложится и часть пищи срыгивает рядом с собой, ибо даже волчий желудок не в состоянии за раз переварить такую массу свежего мяса. Одной такой заправки зверю хватает на несколько дней, после чего он снова идет к своей добыче.
Несмотря на такое обжорство, волк, пожалуй, самый великий постник из всех плотоядных и способен в неблагоприятное время обходиться без пищи до тридцати и более дней, в то же время делая переходы до ста километров в сутки. Голодные песцы едят своих павших товарищей, это я видел сам, но у волков на это наложено табу, и даже самый изголодавшийся хищник не притронется к себе подобному. Но зато они с удовольствием и даже страстью едят собак, видимо более из чувства мести, иногда воруя их прямо из жилого двора, снимая с цепи или вовсе утаскивая вместе с будкой. Месть волка опять же сравнима только с человеческой: история знает сотни примеров, когда за похищение щенков из логова или, еще хуже, убийство волчицы самец точно определял, кто из людей это сделал, и начинал мстить.
