Лебеди летят над тайгой - Семён Михайлович Бытовой
Но этому не суждено было осуществиться...
Когда наступила долгожданная весна, вскрылись реки, на деревьях лопнули почки и брызнула изумрудная поросль листвы, в стойбище рода Суляндзиги побывало, как говорят удэге, худое поветрие. В течение нескольких дней стойбище вымерло от оспы.
Так Дендебу, которому только что исполнилось тринадцать лет, «овдовел».
— Вот, внучка, как дело мое было, — закончил свой рассказ Дендебу.
— А бабушку Икью ты тоже в жены себе покупал? — спросила Ольга.
— Нет, не покупал он, — отозвалась старушка. — Я от старика убежала. Дендебу в тайге встретил меня. Пурга была. Пожалел, к себе в юрту увез. С тех пор живу с ним.
— А почему вы от старика убежали? — с волнением спросила Ольга. — Разве родные не могли защитить вас?
— Наверно, не могли, — неопределенно сказала Икья. — В стойбище Сосоли жил богатый старик. Меня хотел купить третьей женой себе. Как узнала, что он собирается приехать с тори, я ночью из юрты в тайгу убежала. Много дней бродила по охотничьим тропам, на одних кедровых орешках жила. Потом соболевщиков встретила, к ним пристала. Дендебу в своей юрте и приютил. Потом поженились. С тех пор вот уже пятьдесят зим живем. Старые стали, однако, два сына у нас, внуков пять человек, а ты теперь шестая внучка будешь.
— Наш дом — твой дом! — задумчиво сказала Яту.
Зинзай Пеонка спросил:
— Ольга Ивановна, а какой тори наш Юрка отдал за тебя?
— Верно, какой? — шутливым тоном спросил Дендебу.
Ольга смутилась.
— Мы полюбили друг друга. Разве это не дороже всего?
— Такого слова в прежнее время у нас не было, — вздохнула Яту и почему-то добавила: — Наш дом — твой дом!
— Спасибо, но я не собираюсь дома сидеть, — возразила Ольга. — Я работать пойду. А по вечерам мы с Юркой учиться будем. Заочно. Он — на механика, а я — на врача. Такой у нас уговор.
— Ты на врача — ладно, понимаем, — сказал Зинзай. — А Юрке зачем на механика? Он добрый охотник. Если все наши удэге учиться будут, кто же в тайгу на охоту пойдет?
В это время чья-то тень мелькнула за окном, и Ольга насторожилась.
— Мама, кто-то в окошко заглядывает! — сказала она тревожным шепотом.
Яту вышла из-за стола и двинулась было к окну, но дверь широко распахнулась, и на пороге появился удэгеец в ватной куртке и в меховой шапке-ушанке.
— Багадыфи! — поздоровался он на родном языке.
— А-а, Николай Гайбович Канчуга, заходи!
— Почему раньше не пришел? — спросила Икья.
— Ветряк заработал, движок запустил, в Сиине радио заговорило.
— Заговорило? — всплеснула руками Икья и, подбежав к репродуктору, сунула вилочку в штепсель.
Шла передача для пограничников Дальнего Востока. Приятный грудной голос пел:
Пусть тебе, родная,
Крепко спится.
Пусть разлука будет нам легка.
Пусть тебе не перестанет сниться
На востоке шумная река,
Где стоят бойцы
В ночном дозоре
И где ветер в камышах поет...
А когда в Москве сверкают зори, —
На Амуре утренний восход.
Канчуга сел к столу.
— Теперь, однако, за тебя, Николай Гайбович, медовухи выпьем, — предложил Зинзай. — Все-таки ты самый интересный у нас человек.
— Это добрый бог Эндури спас тебя после казни, Канчуга, — не то в шутку, не то всерьез сказал дедушка Дендебу.
Все рассмеялись.
«Как это Канчуга живет после казни?» — подумала Ольга, внимательно вглядываясь в лицо Николая Гайбовича. Он как-то странно сидел за столом: ссутулясь, втягивая шею в плечи и склонив голову набок.
— Николай Гайбович, — спросила Ольга, — это правду про вас говорят, будто вы после казни живете?
— Наверно, правда, — ответил Канчуга.
Первый из Удэге
Сперва я этому не поверил. В самом деле, как мог остаться в живых человек после того, как японцы казнили его?
Мунов, когда я спросил его о Канчуге, сказал:
— Правильно говорят. Ты читал, конечно, книгу «Последний из удэге»? Думаю, читал. Хорошая, верная книга. Ее наш добрый друг Фадеев написал. А про Николая Канчугу, я тебе скажу, тоже книжку написать можно. Он будет первый из удэге! Только, пожалуйста, не думай, что я тебе легенду говорю. Легенду, сам знаешь, сочинить надо. А Канчуга живой человек. Иди, дорогой, поговори с Канчугой. А то не будет картины...
И вот что мне рассказал «первый из удэге».
*
...Детство его было печальным. Из всей многочисленной семьи Канчуга один остался в живых. Дед, отец, мать — вторая жена отца, — пять братьев и две сестры почти в одно время ослепли от трахомы. В поисках пищи они долго брели по тайге, слишком далеко ушли от родной речки Сулюнчи и, запутавшись среди бурелома, погибли от голода. Десятилетний мальчик в это время кочевал по тайге со старшим братом отца, Богдэ. О том, что род Канчуга потерял сразу столько людей в «лето большого падения звезд», они узнали гораздо позже — осенью, идя по следу изюбря. След привел их на крутой берег Сулюнчи, к опустевшей юрте с погасшим очагом. Здесь было так тихо, что в ста шагах от юрты в густых зарослях шиповника отчаянно дрались из-за важенки два рогача.
Сколько Богдэ помнил себя, ему ни разу не приходилось видеть, чтобы изюбри сами приходили к человеческому жилью. Небывалое это дело. Значит, опустел берег Сулюнчи.
— Уйдем отсюда, бата[8], — сказал Богдэ упавшим голосом и увел мальчика к реке.
Они плыли на оморочке, с трудом преодолевая встречное течение стремительной горной реки. Богдэ энергично работал шестом, часто глядел в
