Пётр Столпянский - Старый Петербург: Адмиралтейский остров: Сад трудящихся
Не менее любопытна хроника и других домов, расположенных в этой местности. В нижеприводимой таблице мы видим переход этих домов к различным владельцам, причем за XIX век этот переход отмечается нами довольно последовательно, сведения за XVIII век более отрывисты, но все же эта таблица позволяет восстановить постепенную застройку данной местности, застройку нынешнего Невского проспекта. Одним из первых по времени постройки был дом, находившийся против вышеописанного дома Чичериных, по другой стороне Невского проспекта, между большой Морской и набережной Мойки. С 1712 года[326] по 1778 год, т.-е. в течение 66 лет этот дом принадлежал иноземцу Нейману и его наследникам. Архитектура этого дома была довольно своеобразная; по крайним углам на Морскую улицу и Мойку дом этот был в два этажа, часть же дома, выходившая на Невский проспект, была одноэтажная и, представляя погреба, не имела на Невский проспект окон. Это обстоятельство подтверждает уже не раз высказанное нами положение, что Невский проспект, в рассматриваемое время, не представлялся главной улицею, иначе, конечно, не была бы разрешена постройка на Невский проспект простых погребов.
Если в архитектурном отношении дом Неймана не представлял из себя чего-либо интересного, то в бытовом, в истории житейских отношений петербуржцев хроника жизни этого дома заслуживает большего внимания.
«Перед недавним временем, читаем мы в номере «С.-Петербургских Ведомостей» от 27 ноября 1738 года[327], — прибыло два савояра сюда и привезли с собою в Версалии сделанный кабинет с преудивительными вещами, которые они здесь за деньги показывают». Любопытная черточка — «показывают за деньги»; савояры таким образом предупреждают, что «бесплатных» посетителей они не будут пускать. Что показывали эти два савояра— приводим подлинное описание: «Где можно видеть персону короля Французского с королевою, дофином и с принцессами, его величества дочерями, также всю высокую фамилию его величества короля аглинского и всех знатнейших министров французского двора в совершенной величине их роста, в платье и со всем убором, в котором они при дворе ходили, а потом для положения на сии подобии их лиц помянутым савоярам отдали». — Последняя фраза требует пояснения: савояры получили одежду тех лиц, восковые фигуры — «подобия» — которых они сделали и одели в полученную в подарок одежду. Как же были сделаны эти восковые фигуры? На этот вопрос савояры сами дают ответ: «С сим кабинетом не только в самой Франции, но и во многих европейских дворах были, и от всех, которые ево видели, особливую хвалу получили и не только чужестранные, но при французском дворе многие персоны, посмотря на вышереченные подобия засвидетельствовали, что их с живыми лицами, которые сим художеством представляются, весьма трудно распознать».
После такого вступления следовало со стороны савояров приглашение петербуржцам в следующей форме: «Ежели же кто сих диковинных вещей смотреть пожелает, те б изволили днем или в вечеру в самый последний дом на углу у большого лугу на дворе портного иноземца Неймана у зеленого мосту против погорелых лавок приходить, а хозяин того двора называется г. Берки; за помянутое смотрение берется с персоны по произволению, а именно по полуполтине, по 2 гривенника и по 10 копеек».
Савояры прогостили в Петербурге с 1738 по 1739 год; их сменил в том же доме Неймана «приехавший сюда из немецкой земли купец Иоганн Даниэль Альбрехт». В 1743 году он привез с собою «разные хорошие и редкие товары из серпантинова камня, который не терпит ничего ядовитого, из которого имеются у него разные сервизы, также чайные и кофейные доскани, в которых все свежее содержать можно, также имеет из сего каменя некоторые полезные к разным болезням»[328].
Счастливое прошлое! достаточно было иметь сервиз из «серпантинова камня», и можно было быть уверенным, что никто не сможет отравиться, так как «серпантинов камень не терпит ничего ядовитого».
«В 1769 году 25 октября[329], т.-е. в воскресенье пополудни в Неймановом доме близ зеленого мосту у французского трактирщика Пото разыгрывать будут весьма изрядной кабинет и китайские фигуры снаружи тонким черным лаком, а внутри красным лакированые и медными цепочками украшенные. Билеты раздавать будет помянутой трактирщик каждый по 5 рублей, где и помянутой кабинет всякому видеть можно».
И наконец в 1779 году[330] «в бывшем Неймановом доме на Мойке показывается муфта, сделанная из человеческих волос весьма искусно, за стеклом. Те, которые оную видеть желают, платят по 50 коп.»
Близость дома Неймана к проезжей дороге, к Адмиралтейству, к Морским слободкам — известно, что моряки никогда не принадлежали к трезвенникам — обратила на этот дом внимание виноторговцев. Уже в 1739 году «Иноземец Октавий Бартоломей Герцен» продавал в нем[331] «разные водки наподобие гданских водок зделанные, лучшие сорта фляжки по 90 коп., а целый ящик 43 рубля, в котором 50 фляжек, да у него же продается недорогою ценою разных сортов, а именно Шпанское, Алеканти и другие хорошие виноградные вина»; в конце 70-ых годов XVIII столетия здесь был Итальянский погреб[332], в котором продавалось «аглинское пиво по 20 коп. бутылка» (в итальянском погребе продавать английское пиво!), его сменил французский винный погреб[333], который продавал то же пиво, но уже по 10 коп. бутылка; кроме того, в 40-ых годах того же столетия здесь продавались «лучшие свежие устерсы (т.-е. устрицы), привозимые из Ревеля[334]. Устрицы привозились в декабре месяце, и продажа ими производилась целый январь месяц. Кроме виноторговцев, этот дом полюбили «золотых дел мастера[335], часовщики, например, здесь жил придворный часовщик Жан Фоза, у которого в 1774 году[336] были украдены «гладкие золотые карманные часы на французский образец, с гладким золотым футляром, вырезанными краями и с переломленным у секундной стрелки концом и с надписью мастера «Garneci à Jenève». Очень долго в доме Неймана жил некто француз Шарпантье[337], он был учителем французского языка в Академической гимназии, автором первой русской грамматики «с французским переводом в пользу желающих обучаться языку российскому». Шарпантье продавал свою грамматику по 1 рублю за экземпляр. Но, нужно думать, продажа шла плохо, и предприимчивый француз, несмотря на свое положение учителя Академической гимназии, не замедлил открыть продажу более выгодного товара — «самой хорошей пудры и крахмала бочками»[338]. Очевидно торговля пудрою не повредила Шарпантье, так как ему была поручена продажа «новонапечатанной книжки Letters d'un scythe franc et loyal ou rescitation du voyage de Sibérie publié par M. l'abbé Chappe[339] — это опровержение записок аббата Шаппа продавалось по 25 коп. за экземпляр.
