Виктор Балашов - Живи, ирбис!

И ела теперь Лоди торопливо, не сводя с детеныша встревоженного взгляда. Даже ночью ее массивная голова поминутно вскидывалась кверху, и гибкий хобот нежно оглаживал крутой бочок безмятежно спящего слоненка.

По мере того, как подрастал Малютка, забот у великорослой мамаши все прибавлялось. Ведь детство и у слонов не проходит без шалостей, а мир так полон соблазнов! Даже если этот мир ограничен бетонной скалой с одной стороны, рвом — с другой и тяжеленными решетками справа и слева. При желании можно и здесь найти сколько угодно опасных развлечений.

Слоненок, конечно, не подозревал, что родился в неволе. Говор пестрой толпы за каменным парапетом занимал его не больше, чем гортанные крики попугаев и пронзительное верещание павлинов, доносившееся из ближнего птичника. Зычное рыканье львов в сумерках, бесноватый хохот шакалов и хриплый кашель гиен тоже недолго тревожили Малютку. Он словно понимал, что с такой матерью, как его Лоди, бояться решительно некого.

В самом деле, долгое время ничто не омрачало привольной жизни слоненка. Рано утром служители открывали массивную дверь и выпускали слонов на просторную, тщательно выметенную площадку, в углу которой родителей поджидал обильный завтрак. Отведав пуда четыре всяческой снеди и выцедив пять-шесть ведер воды из бассейна, глава семейства — папаша Давид не мешкая принимался за «работу»: долбил бивнями каменную стену, либо выдергивал железные сваи, которыми ограждены крутые бетонные склоны водоема. Делал он это на совесть — старательно, не жалея сил, словно хотел доказать, что не даром ест государственный хлеб.

Конечно, Малютка был еще слишком слаб, чтобы следовать при меру родителя. Зато он научился подцеплять хоботом мелкие камешки и швырять их в служителей или публику. Со временем удалось добиться в этом искусстве заметных успехов.

Помимо камней после папиной «работы» оставалось много теплой мучнистой пыли. Ее можно забирать хоботом и с силой выдувать на себя. Именно так поступают родители после купания, чтобы избавиться от назойливых паразитов, расселившихся в складках кожи.

Когда же прискучит и эта забава, можно просто побегать меж расставленных столбами маминых ног. Это особенно весело, если Лоди делает вид, будто ловит сына хоботом и никак не может поймать.

Но всего интереснее, конечно, купаться в водоеме. Мама Лоди втягивает хоботом воду и упругой струей окатывает сына. Брызги летят в публику. Там, наверху, визг, веселая толчея. Слоненок вскоре и сам выучился стрелять в публику фонтанчиками воды. А когда посетители с криком шарахаются от барьера, Малютка колечком сворачивает хоботок и оттопыривает нижнюю губу: так он смеется.

Не все, однако, дозволялось малышу. Заглядывать к соседям бегемотам ему строжайше воспрещалось. Дело в том, что разделявшая их решетка из стальных прутьев толщиной в бивень не считалась надежной преградой для исполина Давида, поэтому вдоль решетки был дополнительно сооружен бетонный барьерчик, усеянный острыми шипами. В былое время, когда Давид и Лоди впервые знакомились со своей площадкой и придирчиво ощупывали хоботами каждый клочок земли, будто здешняя почва могла провалиться под их многопудовыми телами, еще тогда, потрогав хоботами острые шипы, они поняли, как опасно было бы поставить на барьерчик ногу, никогда не пытались приблизиться вплотную к решетке.

Но Малютка, хоть и весил уже около пятисот килограммов, оставался еще ребенком. Чем ни настойчивей прогоняла его мама Лоди от опасной решетки, тем сильнее хотелось ему во что бы то ни стало познакомиться с таинственными соседями. Желание это сделалось особенно навязчивым, когда у круглой, как бочка, Матильды родился забавный розовый бегемотик.

И вот однажды, улучив момент, когда родители дружно грызли березовую метлу, случайно забытую служителем у стены, Малютка все же изловчился забраться на опасный барьер. Он дико и тонко затрубил, обезумев от внезапной острой боли в ногах, но продолжал топтаться на месте, не догадываясь, что можно спрыгнуть обратно ка землю. Подоспевшая Лоди, изо рта которой усами топорщились длинные прутья, обхватила свое детище хоботом и бережно поставила наземь. От страха и боли Малютка все еще вопил, катаясь по земле. А мать суетилась возле, нервно переступая ногами-тумбами, тянулась к сыну хоботом и возбужденно гудела.

Разумеется, слоненку немедленно оказали медицинскую помощь, но избежать заражения, которого так опасался доктор, все же не удалось: правая передняя нога загноилась, образовался болезненный нарыв. Слоненок — не обезьяна, в постель его не уложишь.

Малютка с превеликим трудом ковылял на трех ногах. Лоди почти не касалась пищи, боясь даже на минуту оставить детеныша. В слоновнике теперь непрерывно слышались стоны больного и гудение его встревоженной матери.

Положение все осложнялось. Ни мази, ни пластыри не помогали. Со дня на день могла появиться гангрена. Консилиум врачей вынес решение: хирургическая операция.

Делать ее решили в том загоне, куда переселяют слонов на ночь. От вольера загон отделялся специальной «слоновьей» оградой, разрушить которую едва ли смог бы даже тяжелый танк. Через решетку Малютка мог видеть свою мать, это должно было действовать на него успокаивающе. По опыту уже знали, как буйствовал слоненок, когда его хотя бы на час отделяли от матери для измерений и взвешивания. Да и тот сокрушительный дебош, что учинила однажды разлученная с сыном Лоди, был еще у всех на памяти.

В назначенный день Малютка стоял в пропахшем карболкой загоне и поедал свои любимые лакомства — яблоки, морковь, капусту, белые булки. Четверо санитаров привязывали его ноги к вделанным в полу кольцам. Худощавый доктор с волевым, даже несколько суровым лицом вполголоса давал указания помощнику и придирчиво осматривал специально для слоновьей кожи изготовленный ланцет. Рядом, на столике, поблескивала медицинская посуда, белела пухлая вата.

Лоди привалилась шишкастым лбом к решетке и шумно, тяжело дышала. Обстановка ей была известна: в свое время Лоди сама перенесла две операции — первый раз, когда на боку у нее образовалась под кожной складкой язва, второй — когда ей обрезали вросшие в тело копыта. Оба раза было очень больно, но Лоди стоически сносила эту боль, потому что инстинктивно чувствовала: люди хотели ей добра. И она не ошибалась — в обоих случаях сразу же после операции наступило облегчение… Но одно дело терпеть боль самой, другое — когда собираются причинить боль детенышу. И Лоди страшно волновалась.

Все шло хорошо, пока санитары не начали поднимать канатом больную ногу слоненка. Малютка тотчас потерял интерес к лакомствам, рванулся с места… О, ужас! Ноги накрепко приросли к полу. Малютка взвыл, всем телом устремившись к матери, упал на колени. Но Лоди, протянув к нему сквозь решетку хобот, загудела ласково, успокаивающе, будто уговаривала набраться мужества, потерпеть. И слоненок утих.