Станислав Олефир - Иду по тайге
Рядом с водорослями лежал пахнущий рыбой плоский камень. К этому камню прислоняли мешок с хариусами. Медведица и Белогрудый принялись слизывать с камня присохшую сукровицу, а Черныш, услышав шуршание иван-чая, направился к нему. Неожиданно из-под ног вылетела кобылка и понеслась над косой. Свой полет кобылка оборвала на краю косы у небольшого взгорка. Подкравшись, Черныш осматривал каждый камушек, но насекомое словно в воду кануло.
Медведица обследовала место рыбалки и, найдя оставшийся от волочившегося мешка с рыбой след, торопливо направилась по нему. Запах рыбы щекотал ей ноздри, будоражил аппетит. Но рядом с волоком сохранились запахи резины и человеческого пота. Они заставляли медведицу быть осторожной и подозрительной.
У опушки она остановилась, произнеся резкое «сшит-сшит», позвала к себе медвежат и снова занялась следом. Медвежата послушно подбежали к матери: за ослушание полагалась трепка, и приходилось подчиняться. Белогрудый сообразил, что мать вот-вот отыщет какое-то лакомство, и старался держаться поближе к ней. Черныш, как только мать снова занялась поисками мешка с рыбой, улизнул на косу и принялся опять разыскивать кобылку. Насекомое то ли улетело, то ли надежно спряталось, зато медвежонок учуял прибившегося к берегу снулого налима и хорошо им полакомился.
В это время возле кучи водорослей опустился огромный ворон. Птица какое-то время внимательно рассматривала медвежонка, словно приценивалась к нему. Черныш испугался мрачной птицы и побежал к матери.
Мешка с рыбой медведица не нашла, но зато откопала в яме под кучей веток еще сырую, пахнущую рыбой и водорослями сеть. Там же лежала завернутая в кусок брезента резиновая лодка. В ячеях сети застряло несколько маленьких хариусов, и медведица принялась их вытаскивать. Она рвала сеть на клочки, недовольно рычала, если когти запутывались в вязкой дели, с хрустом крошила поплавки.
Первую же рыбку она отдала крутившемуся возле нее Белогрудому. Черныш потянулся за второй рыбкой, но Белогрудый перехватил и ее. Возмущенный такой несправедливостью, Черныш полез в драку, но, получив от медведицы увесистый шлепок, вынужден был утихомириться. Наведя порядок в семействе, медведица снова взялась за сеть, а Белогрудый прилег у края ямы в ожидании новой подачки. Отставленная назад нога медвежонка подергивалась от нетерпения. Черныш воровато оглянулся на мать, подкрался к этой ноге и вцепился в нее зубами. Белогрудый взвыл так, словно ему по крайней мере отхватили всю ногу, а напроказивший Черныш кинулся наутек.
Некоторое время он сидел в кустах, настороженно поглядывая на медведицу, затем решил снова отправиться на косу. Может, ворон уже улетел и в конце концов удастся поймать кобылку. Черныш успел сделать не более пяти шажков, как его внимание привлекли две кедровки. Одна из них сидела на лиственнице и рассматривала какое-то сооружение из наклоненных одно над другим бревен и большой проволочной петли, нависшей над этими бревнами. За петлей на коротком шпагате висела свернутая из бересты труба. На бересте пристроилась вторая кедровка и что-то там ковыряла.
Медвежонок приблизился к сооружению и сейчас же поймал носом сладковатый запах полуразложившейся рыбы. Этот запах шел от берестяной трубы и был таким вкусным, что у медвежонка потекли слюни. В его возрасте все медвежата хорошо лазают по деревьям, и Черныш быстро взобрался на бревно, над которым висела приманка. Кедровка возмущенно засипела и перебралась на лиственницу. А медвежонок проворно поднялся по наклоненному бревну, нырнул под петлю и, ухватившись зубами за бересту, изо всех сил потянул ее к себе.
Вдруг труба сильно дернулась, щелкнула освободившаяся насторожка, и тяжелое бревно обрушилось вниз, увлекая за собой проволочную петлю. Зажатый петлей медвежонок захрипел, забился на бревне, но вырваться не мог. Медведица в несколько прыжков подскочила к ловушке и с ревом заметалась вокруг нее…
ОборотеньСразу же за перекатом, где в реку вливается ручей Товарищ, весеннее половодье устроило небольшой завал. Сваленные в кучу деревья занесло кусками коры, мелкими ветками, травой. Все это качается и дышит под ногами. Я хожу, как по подушке. Рядом с завалом омут. У его берегов выросла густая осока. Время от времени желтые стебельки начинают шевелиться, словно над омутом проносится ветер. Это возятся щуки, устраиваясь в засаду на хариусов.
Река, сливаясь с ручьем, закручивается в тугой водоворот. Каждый появившийся у завала хариус задерживается у этого водоворота, чтобы обследовать плавающие на воде хвоинки: иногда среди них попадается мошка или мотылек. Хариус тыкается в насекомое острым носом, на воде вскипает бурунчик, и мотылек исчезает в прожорливой пасти рыбы. Удовлетворенно качнув оранжевым хвостом, хариус заворачивает к омуту. Проходит несколько долгих секунд. За это время он доплыл до щучьей засидки, щука заметила добычу и зеленой торпедой ринулась на нее. В какое-то мгновение замечаю возникшую возле осоки волну, что стремительно бежит к середине омута. Впереди этой волны взлетает хариус. Широко расставлены грудные плавники, коричневым флажком трепещет спинной парус, далеко в стороны рассыпаются серебристые брызги. Прыжок, другой, третий. Достигнув крайних бревен, он проскакивает между ними, и только тогда в поле зрения появляется щука. Она уже не гонится за добычей, а тихонько плывет, чуть шевеля плавниками. Спокойная, невозмутимая, уверенная в своей силе хищница. Она останавливается у завала, но, заметив меня, вжимается в глубь реки и исчезает.
Сегодня щукам не везет. Стоит появиться хариусу, как я опускаю к воде «мушку» — крючок с привязанным к нему пучком медвежьей шерсти. Чуть качнешь удилищем, и на воде уже не самодельная обманка, а пытающийся взлететь нерасторопный комар. Правда, ног у него не шесть, а целых двадцать, да и сам он завис на какой-то нитке, но разве есть время считать-приглядываться? Того и гляди взлетит. Не задумываясь хариус устремляется к мушке и через мгновение — пое-ехал на завал, в ведерко, где уже собралось десятка два таких же торопыг.
Те хариусы, которых обмануть не удалось, успешно убегают и от щук. Одна хищница так проголодалась, что подплыла к моей «мушке» и долго приглядывалась к ней, застыв в каком-то полуметре от играющей обманки. Ни на что не решившись, щука уплыла в осоку, а у завала высыпал косяк рыбешек-гвоздиков. Меня давно интересует, как называются эти рыбки и кто у них самый главный. Всех рыбок, может, сто, а может, больше. Каждая не крупнее сапожного гвоздика, а дружные до удивления. Косячком под завал нырнут и, словно по команде, остановятся. Постоят так минут пять, потом — раз! — на полметра в сторону сдвинутся и снова застыли. Никто из косяка не высовывается, никто от стаи не отстает. Отдыхают минут пятнадцать, затем вся стайка вздрогнет, словно подтянется, и в стремнину. Засеребрится, заиграет река, и нет их.
