Иван Басаргин - В горах Тигровых
Зашли к Варе. Она всплакнула, но Андрей ее остановил:
— Не плачь, живы, и ладно, остальное приложится. Поправляйся, и пойдем дальше.
— Боюсь я дороги, Андрей! — выдохнула Варя.
— Пройдем, должны пройти, — не совсем уверенно ответил Андрей.
Две недели провели Андрей и Варя у раскольников.
Живут не в пример другим — чисто и богато. В крепости до полсотни домов, каждый дом — это тоже крепость: толстые стены, узкие окна. В домах чистота и прохлада. Полы застланы половиками, на окнах вышитые занавески, и, конечно же, у всех иконы старого письма. Есть и новые, но их писали ученики Михаилы Падифоровича. Да и люди ходили прямо, не горбились, как пермяки на своей земле. Сытые, уверенные в себе.
— Живете ладно, — уронил Андрей.
— Как бог пошлет, пошлет мира, еще будем жить лучше.
Андрей между тем думал: "Ежли и не будет Беловодья, то можно поставить свое, по образу и подобию раскольников. Но при этом надо жить общиной, как живут раскольники. Тогда можно и подняться на ноги".
Гостей провожали Амвросий, дед Михаиле, напутствуя быть осторожными и мудрыми. До тракта их проводят Степан и Евстигней. Они уже ждут в отдалении.
— Прощайте, даст бог, увидимся, коли что! — поклонился Амвросий.
— Трогайте, да с молитвой, да со светлой улыбкой на устах. Ежли человек улыбается, то и стрелу грешно пустить. Прощайте!
Ехали молча, таежный народ не любит разговаривать в тайге. Ехали долго, почти пять дней, да все по тропе, которая забегала в такую глухомань, что и солнца не было видно. Все вооружены. Даже у Вари пистолет. Не зверя боялись путники, а человека лихого, жандармов.
У деревни ждали, когда припадет к тайге солнце и закатится за нее. Стемнело. Степан постучал в высокие ворота кнутовищем. Из-за ворот спросили:
— Кто шествует?
— Дух святой, — ответил Степан.
— Въезжайте, — распахнул старец ворота.
— Евстигней, а ты чего же отстаешь? — повернулся Степан к провожатому.
— Забегу к своим, счас вернусь.
Расседлали коней, задали корм, дед провел гостей в дом, быстро сгоношил застолье, и не успели сесть гости к столу, как по ступенькам застучали сапоги, звякнула сабля.
— Урядника бог несет. Прячьтесь в клеть! — крикнул старик, но уже было поздно.
— Этот вот убил Исайю! — показал Евстигней на Андрея — Он и жёнка его беглые с каторги.
— Евстигней, ты с ума сошел! Замолчи! Не лги! — закричал Степан — Как ты посмел пойти супротив братии? Ведь ты тоже говорил, что Исайя убит праведно?
— Исай мой дед родной. Говорить говорил, но простить не простил. И не прощу! — орал Евстигней. Урядник усмехнулся и сказал:
— Исайю я знаю, человек р придурью, но ежли вы признаетесь, что убили, должен, арестовать. Закон, а его нельзя переступить. Руки! — надел наручники на руки Андрея.
— Погоди, Поликарп Романович, не дело творишь. Ты ить приставлен здеся нашими, чтобыть при случае знак подать, тебе за то деньгу платят, — быстро заговорил старик.
— А ваших я не трогаю, пусть себе шествуют своей дорогой. Эко дело. А этих, уж не обессудьте, должен передать по начальству. Евстигней-то грозил мне, что, мол, смолчу, то он меня на чистую воду выведет, а мне мундир и должность терять не с руки. Не с руки. Потом, я за каждого беглого получу по пятерке. Деньга, и не малая. Пошли, господа. А ты, Евстигней, дурак. Себя под нож подвел. Дед дедом, но о своей голове подумал бы. Попала птичка ноготком, пропасть всей птичке. Ха-ха-ха! Подай-ка сюда руки. Вот так и ты закован.
— Но ить я хотел тебе помочь, ить ты тожить мой дядя? Рази же так можно?
— Как тебе было можно, так и мне. Супротив кого пошел? Супротив Амвросия? Да наш Исай давно мозгами и телом сгнил. Висеть тебе на суку. Вот так в кандалах и передам Амвросию. Xa-xa-xa! Племянничек!
— Боже, не успели одну напасть отвести, вторая сваливается, — простонала Варя, упала на колени перед иконами, но урядник ее поднял.
— Пошли, пошли, не мешкайте. А ты, Степан, передай Амвросию, что я службу веду справно, за Евстигнея, коий посидит у меня в каталажке, пусть шлет десять рублей золотом. Тогда отпущу на все четыре стороны. Племяш ить, дешево отдавать не собираюсь.
— А мы дешево брать и не будем, — посуровел Степан — Вот тебе пятнадцать рублей золотом — и Евстигней наш! Согласен?
— Как не согласиться? Согласен.
— И вот за наших гостей тебе по десятке золотом, и тут же отпускай на все четыре стороны.
— Тут и по десять не продам. Давно я беглых не ловил, начальство косится на меня. Этих не продам! — загородил собой Варю и Андрея урядник. Он почувствовал силу этого паренька. Пожалуй, будет похлеще Амвросия наставник. Его на место Амвросия метят — Пошли, пошли, Евстигней ваш, а эти мои. Прощай, Евстигней! Познаешь крест предателя! Ха-ха-ха!
8
На берегу Иртыша полоскались густые дымы. Покатые крыши землянок, что прилепились к горушке, мирно дремали под солнцем. Бурно катила свои воды река. Мало пути прошли переселенцы. Пришлось рано встать на постой, строить временную деревню. Построили и лишь тогда рассмотрели, как широка долина Иртыша, как далеко голубеют горы. А в долине буйно растут травы, пахотной земли непочатый край; Паши, не ленись. Под боком тайга… И невдомек Меланье Силовой, что перед их носом проскочили на конях Андрей и Варя. Она стоит вечерами на крутом берегу, где свили свои гнезда стрижи, и из-под ладони смотрит вдаль, не покажутся ли ее дети. Сердце-вещун не раз подсказывало, что с ними случилась беда, а вот какая, не говорило. И так каждый вечер. Однажды она сказала Феодосию:
— Сгинули наши дети! Видит бог, сгинули!
— Дура! С чего это ты взяла? Живы они. До Даурии, может быть, и не добежали, но где-то рядом. Там и встретимся.
— Нет, не встретимся… Болит и нудится сердце, вещает, что в беде они. Ночами плохие сны вижу, будто они в кандалах.
— Ты говоришь такое, как будто сама с ними идешь.
— Ежли бы шла сама, то ведала, что с ними. Может быть, и беду бы отвела. Молоды ведь. Здесь целые обозы пропадают, казачьи отряды исчезают, а эти двое, пра, сгинули. Знать бы все о Сибири, то так далеко бы не отпустила. Шутка сказать — встретимся в Даурии, будто в деревне соседской.
Переселенцы не волновались, как волновалась мать. Раз есть уговор встретиться на Усть-Стрелке, там и встретятся. Если нет, то и верно сгинули. Конечно, здесь пропасть — раз плюнуть. Но все в руце божьей.
А мимо шли этап за этапом, только и было слышно это сосущее сердце: дзинь-трак трак! Дзинь-трак-трак!..
Права была Меланья, мимо их деревеньки в ночь прошел этап, где был закован в кандалы Андрей, а на жандармской телеге ехала Варя…
