У каменных столбов Чарына - Виктор Владимирович Мосолов
Чайки не могут быть зелеными, это всем известно. Получалось, что хоть не верь своим глазам!
Первым увидел зеленых чаек молодой лаборант Сева. Ему очень хотелось добыть хотя бы одну, чтобы рассмотреть поближе. Но как ее добудешь, да и ружья у нас не было. Однако Сева не унимался.
— Вот и дежурный с насосной станции говорит, что здесь зеленые чайки, — сказал он однажды за обедом, а сам, кажется, что-то задумал.
Так оно и было. Через некоторое время в верховье водохранилища раздался выстрел, а спустя час появился Сева и радостно сообщил:
— Можете не сомневаться — чайки зеленые!
С этими словами он вытащил из сумки убитую птицу. Чайка, а если точнее, — речная крачка, была такой, какой и должна быть: снизу белая, сверху сероватая с темной шапочкой на голове.
Больше всех это поразило Севу, он прямо раскрыл рот от удивления.
— Она была зеленая! Я сам видел!
— Как ты ее добыл?
— Дежурный по насосной застрелил. Ведь зеленая была. Точно, как эта, — он показал рукой на летящую над водой зеленую чайку.
Так и уехали, не разобравшись с чайками, ничего не поняв, кроме того, что был во всем этом какой-то обман…
Я не раз вспоминал чаек, обращался к специалистам-орнитологам, но они пожимали плечами: каждый занимался своим вопросом, а метаморфозы с чайками никого особенно не заинтересовали.
Однажды попалась мне книжка, в которой был рассказ со странным названием «Розовые куропатки». Ведь розовых куропаток в природе тоже нет. Прочитал я этот рассказ и понял, что хоть наши южные чайки и куропатки Колымы по окраске и по месту обитания очень далеки друг от друга, однако, есть в них нечто очень близкое и похожее.
Автор рассказа стрелял розовых куропаток, а когда, дома высыпал их из рюкзака, они оказывались белыми. Это его, понятно, очень удивило. Через несколько лет он случайно наткнулся на статью ученого, который заинтересовался розовыми куропатками, изучил это явление и и объяснил его. Оказывается, окраска птицы зависит не только от пигмента, но и от структуры пера, то есть строения составляющих его щетинок, шипиков, бородавок, от прозрачности роговых пластинок и их расположения. У одних птиц структура перьев, а значит, и цвет, сохраняется долго, даже если птица стала музейным чучелом, у других она разрушается сразу после смерти. К последним относятся розовые куропатки Колымы и зеленые чайки Бурджара.
Эти случаи как будто напоминают, что самое чудное, тонкое, неуловимое можно увидеть в природе, только когда она жива…
ФИЛИНЫ
Всякое строение в пустыне, будь то брошенный домик, кошара или могильный памятник, привлекают животных, особенно птиц, как нечто прочное и надежное в зыбком мире песков.
Утром по холодку иду к поселку, оставленному рыбаками, до которого от лагеря километра два. Долго брожу среди барханов, заросших джузгуном, тамариском и песчаной акацией, но поселка все нет, хоть я точно знаю, что он где-то здесь, совсем близко. Об этом говорит многое: круглые шарики лошадиного и верблюжьего помета, сухие коровьи лепешки, поплавки, обрывки сетей — все это, казалось бы, должно быть погребенным под слоем песка, но песчинки легко приносятся ветром и с такой же легкостью уносятся…
Но вот, перевалив через крутой бархан, оказываюсь против большого деревянного дома, похожего на амбар. Крыша полуразобрана, в небо смотрит черная пасть чердака, перекрещенная остатками стропил. Дальше опять дома, приземистые, невысокие. В поселке много солнца, просторно и даже как-то уютно. В некоторых жилищах сохранились оконные стекла — отраженный солнечный блеск ударят в глаза; другие чернеют пустыми провалами. Заглядываю в окна, захожу, где можно, в двери — всюду птичьи гнезда: ласточкины, воробьиные, даже каменка поселилась в трещине стены. А вот очень интересное гнездо. На гвозде, вбитом в глиняную стену, висит оставленная когда-то матерчатая сумка. Эта сумка теперь забита всяким хламом, перьями, и пухом, а на ней хозяином сидит и громко чирикает воробей.
Иду дальше по поселку, наполовину погребенному под песком. Заглядываю еще в одно разбитое окно и… волосы на голове поднимаются дыбом. Прямо на меня смотрят несколько пар круглых горящих глаз, слышится костяной стук! Отшатываюсь от окна, но уже соображаю — филины! Испуг сменяется радостью — в доме семья филинов и птенцы совсем взрослые. Это удача! Надо сфотографировать. Дверь плотно закрыта, придавлена тяжестью песка, наметенного ветром. Разгребаю песок и протискиваюсь в узкую щель — филины выставляют навстречу клювы, как пики, и угрожающе щелкают. Ни одному из них я не желаю причинить вреда, но птицам это неведомо, для них я опасный враг и только. Один за другим филины бесшумно взлетают и исчезают в проеме окна. Их пять или шесть. Без всякого сомнения это семья, но где молодые и где старые птицы, отличить трудно. Один — это, конечно, молодой — замешкался в проеме за печкой, грозно топорщит перья… Я хватаю его. Филин вонзает когти в мою штормовку. Я держу его, он — меня мертвой хваткой и стучит клювом. Какое-то время я стою в растерянности. Только что видел перед собой всю семью филинов, их уже нет, но один в руках и яростно дерет когтями мою одежду. Я не совсем доволен таким поворотом дела, лучше бы, конечно, оставаясь незамеченным, понаблюдать за семьей, но вернуть уже ничего нельзя…
Выбираюсь из тесного помещения, с трудом разжимаю крепко стиснутые когти хищника и бросаю его на песок. Филин распушил перья, распахнул метровые крылья и не сводит с меня пристального взгляда. В глазах его страх и жестокость, ничего хорошего он от меня не ждет и готов постоять за себя или умереть.
Щелкаю два раза затвором фотоаппарата — кончается пленка, как всегда в самый неподходящий момент. Надо перезаряжать, что я и делаю, повернувшись спиной к солнцу и поглядывая за филином. Пленка застревает, и я вижу краем глаза, что филин опускает крылья и, ссутулившись, неторопливо уходит за угол дома.
«Ничего, — думаю я, продолжая заниматься пленкой. — Никуда ты не денешься».
Все, готово. Фотоаппарат заряжен. Иду за угол дома — филина не видно. След на песке обрывается — улетел.
…Думаю, не прийти ли сюда ночью, может, удастся услышать, как они кричат? Кто-то наверняка скажет — глупо шагать по ночной пустыне несколько километров в надежде услышать крик филина, потом тащиться обратно, по скучной песчаной равнине. Может, и глупо, но ради этого можно пройти и большее расстояние…
С вечера взошла огромная красная луна, такая луна, что спать все равно нельзя — залит светом весь мир! Далеко видна кочковатая
