Эрик Кольер - Трое против дебрей
Ранней весной 1935 года реке Фрейзер и ее притокам угро жало наводнение. Плотный снег в полтора метра глубиной покрывал места, расположенные на трех-четырех тысячах футах выше уровня моря. Снежный покров толщиной в девять-десять футов лежал на высоте шести тысяч футов и выше. Возможность возникновения стихийных бедствий зависела от того, когда и как будет таять снег. Обычно весной талый снег с более низких мест стекал в реку по крайней мере на три недели раньше, чем начиналась оттепель наверху. Но в тот год была необычно поздняя весна, и таяние могло начаться на разных высотах одновременно. И тогда в разливах реки Фрейзер, где она медленно течет среди пахотных земель, вблизи устья, вода может выйти из берегов и затопить фермерские участки, отвоеванные у реки, если дамбы, построенные людьми, окажутся недостаточно надежными.
Угрожающим была не только глубина выпавшего снега. В ре зультате декабрьских и январских морозов в водоемах образовалось избыточное количество льда. Если поток воды недостаточно глубок, его течение прерывается при температуре — 45°, и про мерзшая насквозь вода образует нечто вроде маленького ледяного поля. Затем, когда у ледяной пробки скапливается достаточное количество воды, поток пробивает себе путь сквозь лед, а несколько ниже опять замерзает, скованный морозом. В ручье или в реке к весне может образоваться целая серия наледей на небольшом расстоянии друг от друга. И когда во время половодья эти ледяные «поля» начинают таять, избыток воды может затопить берега.
Но весной 1935 года большое наводнение миновало наш край. В начале мая оттепель наступила в более низких местах и ручьи талого снега устремились в Тихий океан. Потоки с гор потекли лишь в начале июня. Их воды не были избыточными для реки Фрейзер. Дамбы, защищающие фермерские земли, не пострада ли, и люди спокойно трудились на полях, когда-то отвоеванных у реки, а вдоль укреплений катился полноводный поток, никому не причиняя вреда. Эти поля уже полстолетия не заливала вода. За это время дамбы были увеличены и укреплены, и за ними простирались тысячи акров почвы, покрытой травой и засеянной злаками и овощами. И все были уверены, что река Фрейзер никогда не сможет разрушить прибрежные укрепления.
Для нас избыток воды был даром небес. Обилие снега, разру шившее наши надежды на удачную ловлю зверей зимой, дало нам возможность восстановить еще немалое количество бобровых запруд. Такая возможность могла не повториться в течение нескольких лет.
В начале мая каждая канава, каждый овраг бурлили водой, сбрасывая талый снег в ручей Мелдрам. Мы могли не беспокоится о скотоводах и их ирригационных каналах. В ручье было больше воды, чем требовалось для орошения всех полей у устья реки. Ручей стремительно несся вперед мутным полноводным потоком через разрушенные бобровые плотины, через заброшенные озера, нигде не замедляя свой бег, как бы схваченный неудержимым стремлением поскорее слиться с рекой.
Кроме нескольких восстановленных нами плотин, не было ни каких сооружений, которые могли бы сдержать поток и сохранить избыточное количество воды. И если вода была не нужна ни земледельцам, ни реке, ни океану, то кое-кто нуждался в ней. Это были мы. Пять лет мы мечтали о такой возможности, и, наконец, мечта осуществилась. Мы могли «закрыть ворота» на обширных болотах, напитать влагой их «промокашки» и наполнить «блюдца» так, чтобы вода полилась через край.
За пять лет, прожитых у ручья, наше благосостояние заметно улучшилось. В избушке был дощатый пол. Мы смогли заменить деревянные обрубки, служившие нам стульями, более изящной мебелью. В сарае стояли (правда, подержанные) косилка и прицепные грабли. И кроме этих признаков благополучия мы су мели завести в банке счет, на котором значилось около трехсот долларов. Ободренные собственными успехами, мы решили ковать железо, пока горячо, и считали, что, если мы воспользуемся обилием воды и не упустим ее, в наших капканах скоро будет множество ондатр. Я расхрабрился и принял мгновенное решение: нужно нанять работника.
При покорении новых краев или при освоении целинных земель женщины нередко работали плечом к плечу с мужчинами. Я знаю, что без Лилиан, которая делила со мной радости и невзгоды и вносила в мою жизнь то, что может внести только женщина, никогда не осуществились бы мои чаяния и мечты об орошении заброшенного края.
Но всему есть предел. Раньше я чинил все плотины с помощью Лилиан, но теперь я мог нанять индейца за два доллара в день и харчи. Мы могли выдержать такие расходы около шести недель. Я рассчитывал, что за этот срок двое мужчин могут притащить достаточное количество грязи и восстановить несколько плотин.
Когда я изложил свой проект Лилиан, она сердито топнула ногой и заворчала:
— Шесть недель жалования и харчи индейцу составят расход в восемьдесят долларов наличными. За эти деньги мы могли бы, — тут она обвела взглядом хижину, — купить еще мебель и столовый сервиз, о котором я давно мечтаю.
— Зачем нам сервиз? — улыбаясь, мягко возразил я. — Мы уже много лет едим из эмалированных тарелок и пьем из эмалированных кружек, и это нам ничуть не повредило.
— Ты ничего не понимаешь, — отрезала Лилиан.
— Конечно, я понимаю, — ответил я и затем сказал более серьезно: — Не годится, чтобы ты копала грязь теперь, когда у нас достаточно денег, чтобы заплатить за это кому-нибудь другому. И кроме того, перед нами скоро встанет еще одна проблема.
— Проблема? — Лилиан нахмурилась. — Какая проблема?
— Обучение Визи, — спокойно ответил я и подождал, пока Лилиан обдумает это.
В этом году двадцать восьмого июля Визи должно было исполниться шесть лет. Даже мысль о том, чтобы отправить его в школу и оставить жить у чужих людей, была непереносима ни для меня, ни для Лилиан. На много миль от наших владений не было никаких школ. Жизнь в лесных дебрях настолько спаяла нас тро их, что нельзя было представить себе жизнь без одного из нас.
В пять лет Визи мог расставить ловушку и поймать зайца так же мастерски, как и я, ибо лес был для него своего рода школой. А расставить ловушку было делом, требующим осторожности, внимания и сноровки. Вот почему я прежде всего научил сына этому. Такое занятие развивало его сообразительность, стимулировало его инициативу и давало пищу его уму. Он нередко следовал за мной по пятам, когда я отправлялся на охоту, и часто его острый взгляд замечал оленя раньше, чем я. «Смотри, папа, олень!» А затем уже я сам видел зверя, лежащего неподвижно, прижав морду и шею к земле, как часто делают олени, надеясь, что охотник пройдет мимо.
Простые повседневные занятия в лесу уже наложили отпеча ток на его характер. Он никогда не просил меня или Лилиан помочь ему в том, что он мог сделать сам. Лилиан уже не приходилось самой наполнять ящик для хвороста, когда я задерживался дотемна на охоте. Это делал Визи, хотя он мог одновременно притащить лишь несколько палочек. Если, играя у озера, он вдруг бежал оттуда к дому, чтобы сообщить нам, что только что видел на берегу волка или лося, мы знали, что там действительно был волк или лось. Визи никогда не лгал, — возможно, потому, что у него никогда не было к тому нужды.
