Лебеди летят над тайгой - Семён Михайлович Бытовой
Тот блеснул своими большими глазами:
— Верно, Василий, жалеть не придется!
Мы двинулись в путь, когда сгустились сумерки и чудовищно запылал закат. Лес на вершинах сопок сделался багровым. Лодки наши неслись по сумрачной, подожженной закатом реке и выглядели, должно быть, очень красиво. А воздух с каждой минутой остывал, насыщаясь живительным ароматом тайги.
Так кончилось это путешествие за чудесной даурской жемчужницей. Однако ни я, ни Василий Карпович Дынгай в тот вечер еще не знали, что вскоре нам снова придется встретиться на берегах далеких таежных рек.
ОХОТНИКИ ЗА ПАНТАМИ
1
В прежние годы, когда еще не были введены специальные билеты на отстрел изюбря и охотники-пантовары десятками уходили в тайгу, в сторону древних солонцов, об Иване Федоровиче Нечебуренко часто писали в газете, а его фотография висела на Доске почета знатных людей района.
Иван Федорович всегда промышлял в первый период пантовки — с первого по пятнадцатое июня, — когда молодые рога оленя особенно густо наполнены кровью. Изюбрь, очень дорожа своими рогами и тщательно их оберегая, уходит в начале лета в самую глубь леса, где его почти невозможно найти. Именно в эту пору Нечебуренко сдавал на заготовительный пункт две — три пары пантов высшего сорта. Двумя — тремя днями позже, когда кровь в пантах начинает немного подсыхать и они становятся менее мягкими, Иван Федорович, даже при близкой встрече с изюбрем, никогда в него не стрелял. Ни разу за свою долгую жизнь Иван Федорович не добывал панты второго и тем более третьего сорта, и не только потому, что за них мало платили, а главным образом потому, что от них меньше было пользы людям.
Такую характеристику старейшему русскому охотнику дал директор райзаготконторы Сергей Петрович Слонов и советовал мне пойти на пантовку с Нечебуренко, если он согласится взять меня с собой.
В этом таежном районе, где трудятся люди самых редких и удивительных профессий, все идет своим обычным порядком, как, скажем, в сельскохозяйственном районе, где сеют хлеб, выращивают телят, выполняют обязательства перед государством, собираются на производственные и партийные собрания, — словом, делают все то, без чего в наших советских условиях не может развиваться жизнь. Вместе с тем этот район совершенно не похож ни на какие другие, и поэтому мы так мало знаем о нем и его людях: охотниках и следопытах, искателях женьшеня и ловцах даурской жемчужницы, добытчиках драгоценной пробковой коры и заготовителях каменной березы, которая, как известно, крепче стали. Мне всегда было радостно шагать с ними по тайге, спать у одного костра, есть из одного котелка и курить из одного кисета.
Познакомился я с Иваном Федоровичем Нечебуренко перед самым началом пантовки, когда охотники только съезжались в Ключевую за билетами на отстрел изюбря. Когда он согласился взять меня с собой в тайгу, некоторые из его товарищей удивились. По-своему, может быть, они были правы. Ведь нынче охота на пантового оленя крайне ограничена. Охотник получает один билет, и, чтобы выследить такого чуткого и осторожного зверя, как изюбрь, приходится уходить иногда за десятки километров, в самую глубь тайги. Редко когда сразу набредешь на след рогача; обычно его приходится искать долго в тех укромных местах, где изюбри любят лакомиться подводными растениями или соленой почвой — на так называемых солонцах. А тут увяжется за тобой корреспондент с фотоаппаратом, в грубых кирзовых сапогах, под которыми скрипит сухой валежник. Так никто, конечно, вслух не говорил, потому что здесь всегда рады приезжему человеку, но я прочел это на лицах некоторых охотников.
Смущали Ивана Федоровича главным образом мои сапоги. Они были слишком тяжелы и грубы и совершенно не подходили для преследования изюбря. Когда попадешь на след пантача, то нужно, как говорят охотники, ходить, земли не касаясь, чтобы ни одна хворостинка не хрустнула под ногами.
— Ладно, паря, дам тебе ичиги, у меня есть парочка про запас, — сказал Нечебуренко и достал из вещевого мешка почти еще новые ичиги из мягкой сохатиной кожи. Они пришлись мне в самую пору.
К девяти часам утра река Кур очистилась от тумана. Сразу на горизонте выступили горы, полудугой охватившие леса в долине. Солнце уже поднялось высоко, и день обещал быть погожим. Пока Иван Федорович оформлял свои охотничьи права, я отправился в лавку, купил на дорогу мясных и рыбных консервов, килограмм сахару, соленой кеты, буханку хлеба и бутылку столичной водки. В такой дороге часто случается, что и ливень вымочит до нитки или опрокинется оморочка на перекате, так что без водки никак не обойтись.
— В поход, значит! — бодро произнес Нечебуренко, выходя из конторы.
— Я готов, Иван Федорович!
— Ну, и я готов!
Мы попрощались с товарищами, и меня удивило, что никто не сказал нам: «В тайге встретимся». — «Как же так? — думал я. — Разве они не встречаются где-нибудь на берегу таежной протоки у костра или у солонцов?» После все объяснилось. Охотник держит в тайне свою заветную тропинку, свое укромное местечко, где он еще с осени устроил «сидьбу», откуда удобно наблюдать за изюбрем.
Ежегодно, после зимы, как только начинают стаивать снега и тайга оглашается шумом пробудившихся рек и протоков, изюбри выходят из чащобы сбрасывать свои старые рога и до апреля бродят по лесу безрогими. А в мае, когда пробьется свежая травка и на деревьях появятся зеленые побеги, у изюбрей начинают отрастать новые рога. Они наливаются кровью весь май и половину июня и именно в это время считаются наиболее целебными. Сто́ит охотнику немного запоздать — панты подсохнут, верхушки окостенеют, кожа на них начнет шелушиться. В это время, уже не таясь и не очень оберегая свои окрепшие рога, олени бродят по лесу и треплют ими кусты и молодые деревца, сдирая с рогов тонкую кожицу. А в августе оленьи рога уже тверды и крепки как камень. И охотники, обнаружив на кустах и деревцах «затиры», знают, что скоро начнется изюбриный гон и пойдут жесточайшие драки холостых рогачей за самку.
С древнейших времен панты, наравне с женьшенем,
