Юрий Цеханович - О маленьких рыбаках и больших рыбах

Это была правда. Должно быть, дождь усилился, и на нас стало капать с потолка.

Мы перешли в угол, где сидел Тараканщик.

Здесь было, действительно, гораздо светлее — одна из досок ближайшего окна была выломана, и широкая щель пропускала много света.

В щель были видны и мокрая дорога, и лужи, рябые от дождя и ветра, и задернутое дождевой сеткой зеленое поле.

— Ну, покажите ваших зверушек, — сказал Тараканщик, когда мы уселись на полу возле него. Федя подал ему ведерко. Тараканщик запустил в ведерко руку, пошевелил в воде и говорит:

— Как много вы поймали! А зачем это вам! И сами не знаете? Не знаете. Так? Так.

Меня такая постановка вопроса слегка задела. И, должно быть, Федю тоже — он поднял на меня глаза, и я в них ясно прочитал: «А ну-ка, скажи ему».

— Это, — говорю, — для аквариума.

— Для аквариума? Это хорошо: для аквариума. А у тебя есть аквариум?

— Нет еще. Но мы с Федей сделаем!

— Ну, аквариум сделать — это трудно. А этих зверушек, которых наловили, вы знаете?

— Некоторых знаю. Вот это плавунец окаймленный…

— Верно. Плавунец.

— А зачем он мне в руку какое-то молоко выпустил? Вонючее… Я его чуть не бросил.

— А как ты думаешь, ему приятно было, когда ты его схватил? Неприятно? Неприятно. Так? Ну, он и выпустил, чтобы ты его бросил. Это способ его защиты. Так? Так.

Такое объяснение нас с Федей заинтересовало. Стали мы расспрашивать Тараканщика о других зверушках. Ведь мы с Федей не знали о них ровно ничего. И если говорить по совести, так и ловить-то мы их стали только потому, что эта ловля занимала нас сама по себе.

Федя спросил, что это за зверушка, которая его за палец укусила, и показал ее. Тараканщик ловко взял зверушку за спину и говорит:

— Это водяной клоп-гладыш. Клоп? Клоп. Почему клоп? А вот, смотрите. Я беру вот эти докторские щипчики… Как они называются? Пинцет? Пинцет…

И, вынув пинцет из петельки своей рубашки, он осторожно поковырял им где-то на груди у гладыша. Оказалось, что у гладыша есть длинный и тонкий, совершенно прямой, острый хоботок, словно клюв.

— Вот этой штукой он тебя и уколол. У него ротовые органы сосущие и колющие, как и у обыкновенного клопа. Зачем они ему? А вот зачем. Кушать ему надо? Надо. Так? Вот он подплывет, лежа на спинке, к какому-нибудь водяному животному, например, к карасику, прицепится к нему снизу своими передними ножками, вколет хоботок и сосет. Так?

Потом он достал из ведерка одно из тех маленьких чудовищ с клювом и с крыльями на спине, которых мы нашли на подводных стеблях.

— Это личинка стрекозы. Стрекоз знаете? Знаете. Они над водой летают и комаров и мошек ловят. А это их личинки.

— Совсем непохожи, — сказал я. — Стрекозы красивые, а эти — грязные, серые. Когда на стеблях сидят под водой, так их и не заметишь — стебли-то тоже серые и грязные.

— Вот, вот! Это им полезно? Полезно. Почему? Какой-нибудь жучок или мелкий клопик плывет по своим делам и их не замечает. Так? Не замечает. А они его: хоп! А чем? А вот чем.

И он взял опять свой пинцет, зацепил им что-то на голове личинки и вытянул из головы как будто длинную руку со щипцами на конце вместо пальцев.

— Видали? Это ее нижняя губа. Она превращена в своеобразный хватательный аппарат. Называется маска. Маска? Почему? Когда она сложена, она закрывает рот и челюсти. Видите? Какое теперь у личинки лицо? Толстое и добродушное. Ведь правда? Добродушное? Так. А теперь смотрите, — и он опять вытянул пинцетом «руку» личинки. — Видите, она сняла маску. Какое у ней сделалось лицо? Хищное? Хищное.

Много еще нового и интересного рассказал и показал нам Тараканщик. Он пересмотрел почти весь наш улов.

О каждом жучке, о каждой козявке, все так же пересыпая свою речь отрывистыми вопросами и сам же на них отвечая, Боря Андреевский сумел рассказать что-нибудь интересное и неожиданное. Говорил он просто и понятно и хотя употреблял иногда ученые слова и выражения, но всегда так кстати, что они казались также простыми и понятными.

Про червя с шестью ногами и клещами спереди он сказал, что это личинка жука-плавунца, и позволил ей вцепиться в свой палец, — она не разжала своих клещей даже тогда, когда он приподнял ее, — и нам предложил попробовать.

— Это самый хищный зверь в пруде. Никому не дает пощады; даже на рыбок нападает.

Красные живые шарики он назвал водяными клещиками, червяков в трубочках — личинками ручейников, а самые трубочки их — чехликами.

Мы с Федей заслушались и глаз с него не сводили. Особенно поражало нас его умение обращаться со всей этой мелочью. Он брал их тонкими пальцами так, что они были в его руках совершенно беспомощными и не могли ни убежать, ни укусить его, а между тем, он не причинял им вреда. При помощи своего чудодейственного пинцета он обнаруживал такие подробности их строения, о которых мы ни за что не догадались бы. Он раскрывал пинцетом рты, залезал под жесткие надкрылия жуков, разделял на отдельные волоски и щетинки сплошные, казалось бы, хвостики и хоботки насекомых…

Как он их знает, — думал я, — вот бы мне так знать! И я чувствовал все большее и большее уважение к этому безусому юноше, почти мальчику, такому невзрачному на вид и с таким смешным прозвищем.

Вдруг сквозь щели между досками пробились яркие солнечные лучи, и в них заплясали веселые пылинки.

Тараканщик выглянул в щель и говорит:

— Ага! Гроза прошла? Прошла. Так! Можно и домой идти? Можно. Так. Пойдемте в город вместе, ребята. Пошли? Пошли.

Мне очень хотелось с ним идти, но Федя шепнул мне:

— А корзина-то у нас в пруде…

— Нет, — говорю, — мы еще здесь, на пруде побудем.

— Ну, тогда прощайте. А вам понравилось то, что я вам о зверушках рассказал? Понравилось?

— Очень.

— Так вот, приходите ко мне, когда будете в городе. Вы знаете, где я живу? Знаете. Так придете? Придете. Так!

И Тараканщик полез в щель, на балкон.

Когда мы были уже на балконе, Тараканщик вдруг вспомнил, что забыл в доме свой сачок.

Я принес ему сачок и спрашиваю:

— А этим сачком водяных животных можно ловить?

— Можно. Но лучше покрепче сделать. Покрепче. Так? Кольцо потолще, а вместо марли какую-нибудь плотную ткань. Так?

Показал нам, как прикрепляется к палке кольцо для сачка, еще раз попрощался с нами и зашагал по мокрой дороге.

— Вот бы нам, Шурик, все так знать, — задумчиво сказал Федя.

— Да, я тоже об этом подумал.

С балкона мы заметили, что в усадьбе, кроме старого дома, есть еще и другие строения. Неподалеку виднелись какие-то длинные низкие сараи, вроде товарных складов, совсем еще новые, из свежего тесу, а около них маленький, тоже новый, бревенчатый домик. Из трубы его поднимался к небу белый дымок.