Юрий Цеханович - О маленьких рыбаках и больших рыбах
В первое время дела наши были не блестящи. В ведерке сидело только несколько ракушек, которых можно было брать просто руками. Ведь ракушки или спокойно плавают на поверхности воды, или лежат на дне, или сидят на стеблях подводных растений. Кроме ракушек, в ведерке было еще несколько мелких козявок. Вот и вся наша добыча.
Но мы с Федей, что называется, в азарт вошли. Засучили повыше штаны и рукава и, не щадя себя, принялись за ловлю всерьез. Забредем по колено в воду и высматриваем, не покажется ли какая зверушка. И не только руками ловили, но и фуражками своими и носовыми платками. Конечно, сразу же перемазались и перемокли оба и взбаламутили весь маленький прудок. Даже вода в нем помутнела. А крику и смеху было столько, что если бы кто-нибудь издали послушал нас, ни за что не поверил бы, что нас только двое, а не целый десяток.
Всегда спокойный и сдержанный, Федя вдруг разошелся:
— Шурик, Шурик! Давай сюда ведро! Какую я зверушку поймал! Она кверху брюхом плавает! Взаправду!
Я побежал к нему с ведерком, а он вдруг как запляшет на месте, только брызги из-под ног полетели.
— Как она меня ожгла-то! Ой, не могу! Брошу! Как пчела ужалила! Давай ведро скорее, а то брошу!
Скоро и мне посчастливилось. Я поймал того самого жука, которого увидел сегодня раньше других зверушек.
Когда я схватил его рукой, он выпустил мне на пальцы какое-то вонючее молоко. Я уж хотел бросить жука, но жаль было терять такую крупную добычу.
— Федя, — сказал я, выйдя на берег, — а ведь этого жука я знаю. Это плавунец окаймленный. Видишь, вокруг него желтая кайма. Я его в Брэме[11] видел.
В конце концов удалось нам наловить много всяких зверушек.
Мы так увлеклись своей охотой, что и про ужение забыли. Вдруг слышим, гром загремел. Большая грозовая туча шла из города прямо на нас. И близко уж — вот-вот солнце закроет.
Вылезли мы с Федей на берег и стали поспешно обуваться. А туча уж и солнышко закрыла, и край ее прямо над нашими головами навис. Налетел ветер, закачались старые березы и липы и зашумели вершинами.
— Федя, — говорю, — побежим скорее на гору, в дом!..
А Федя скачет на берегу на одной ноге, на другую ногу сапог никак не может натянуть, и такой у него смешной вид, что я расхохотался, на него глядя. И он засмеялся.
А ветер все сильнее и сильнее. Города уже и не видно за сплошной дождевой стеной. Да и нас слегка стало побрызгивать.
А Федя все еще не может сапог надеть.
— Брось возиться с сапогом. Побежим скорей. Там наденешь.
Захватили мы свои удочки, ведерко и во весь дух побежали в гору. А самим смешно почему-то. И хоть в гору тяжело бежать и запыхались мы, а все смеемся.
Только-только успели добежать до дома и влезть на балкон, как пошел крупный дождь.
И гроза уж в полном разгаре — молния, гром, а ветер такой, что деревья в саду уже не шумят, а воют.
Забрались мы в дверную нишу, прижались к двери, забитой досками, и стоим. А защита у нас плохая — балкон узенький, потолок у него высокий, вровень с крышей. Ветер свободно ходит между колоннами и обдает нас холодной водяной пылью. Холодно нам стало и неуютно. Впрочем, простояли мы так недолго. Дверь оказалась забита не сплошь: в самом низу не хватало несколько досок. Должно быть, кто-нибудь их выдрал.
Я встал на четвереньки и, не долго думая, полез в дыру. Темно, ничего не видно. Провалился я куда-то, упал, ушибся. Но ничего, встал на ноги. За мной полез Федя.
Осмотрелись мы в полумраке. Видим — большая комната, окна забиты досками, и только сквозь щели пробивается дневной свет. В комнате все разрушено — половицы сгнили и провалились, а некоторых и совсем нет. Большая голландская печь полуразвалена, ни заслонки в ней, ни душника. Стекла в рамах выбиты, да и самые рамы поломаны. Двери, ведущие в другие комнаты, сняты; даже и петель от них не осталось.
Но самое главное, чего мы никак не ожидали, — видим, в дальнем углу комнаты сидит на полу, ноги под себя поджавши, живой человек.
Мы его сразу узнали.
— Тараканщик! — шепнул я Феде.
IIА Федя как фыркнет от смеха, да так и затрясся весь. Обычно он редко смеялся, а только улыбался своей милой скромной улыбкой. Но изредка на него, как мы называли, «смехун нападал», и тогда он смеялся по всякому поводу и даже без повода. И сейчас на него такой смехун напал. И меня он им заразил.
Толкая друг друга, шепчась и беспрестанно фыркая от смеха, уселись мы на полу возле печки. Федя стал свой сапог натягивать, а я всячески мешаю ему. И оба мы возимся, пыхтим и давимся от смеха.
А Тараканщик спокойно смотрит на нас из своего угла.
«Тараканщиком» или «Тараканьей смертью» назывался у нас в городе студент университета — Боря Андреевский, естественник. Так прозвали его ребятишки.
Мы часто видали Борю в городе, а еще чаще где-нибудь за городом. Это был худенький, совсем еще безусый юноша небольшого роста, чуть-чуть выше меня. И на студента был не похож. Ходил он всегда в линялой ситцевой рубашке и в фуражке с синим выцветшим околышем, через плечо висела на ремне или металлическая зеленая ботанизирка или кожаная сумочка со склянками и баночками. И всегда с ним был сачок на длинной палке. Говорили про него, что он собирает гербарий[12] и коллекцию насекомых.
Некоторые наши ребята ловили для него жучков, бабочек и разных козявок. Он выбирал некоторых, нужных ему, и платил по копейке за штуку, а потом сажал козявок в баночку, где они сразу же умирали. За это и прозвали его «тараканщиком» и «тараканьей смертью».
Смотрел, смотрел на нас Тараканщик и вдруг громко спрашивает:
— Чему вы смеетесь, ребята? Весело вам? — и тут же сам себе отвечает: — Весело! — и снова спрашивает: — Так? — и опять сам себе отвечает: — Так!
Мы еще ничего не успели ему сказать, а он уж снова нас спрашивает:
— Вы, верно, удили здесь на пруде? Удили? Удили. Так? Так. И ничего не поймали? Не поймали. Так?..
Все это говорил он скороговоркой, но отрывисто. После каждого своего вопроса делал краткую паузу, как будто ждал ответа, и при этом тонкие губы его слегка вздрагивали, словно он что-то шептал про себя.
Мы невольно к нему прислушались. Было в его отрывистых вопросах живое участие к нам, доброжелательный интерес…
— Мы зато зверушек наловили, — сказал Федя и фыркнул от смеха.
— Зверушек? Что за зверушки? Где же они у вас?
— Вот здесь, — и Федя показал на ведро.
— А, в ведре? В ведре. Так. Да вы идите сюда, ко мне поближе. Тут у меня светлее. Светлее? Так? И суше. А там вас скоро подмочит. Подмочит? Подмочит. Так?
Это была правда. Должно быть, дождь усилился, и на нас стало капать с потолка.
