Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова
— Отряд называется «Студия „Галла“»! — сообщил он.
Больше мы никогда не были в тех местах, и что означает слово «Шаморга», я не знаю и по сей день.
Глава четвертая
Конезавод
1
Работая летом и учась остальное время года, мы сталкивались с самыми разными животными, но моей любовью как-то сразу и надолго стали лошади. Собственно, после того как поняла, что работа в заповеднике мне не светит, я утешилась только тем, что на свете есть еще живые существа, ради которых стоит отказаться от своей давней мечты. Это и были лошади.
Первое очное знакомство с ними состоялось на втором курсе, когда нас вывезли на экскурсию в ВНИИК — Всесоюзный научно-исследовательский институт коневодства, что недалеко от Рыбного.
Конец мая — еще не лето, но уже и не весна — самое лучшее время для отдыха. Учиться в эти дни — смертный грех, и тот, кто был студентом, меня поддержит. Мы ехали за город как на веселую прогулку. Нам было абсолютно все равно, что нас ждет выездное занятие, — главное, мы уехали из душного города.
Кажется, все вздохнули свободнее, когда институтский автобус вкатил на последнюю аллею, ведущую к корпусам конезавода, над которой смыкали кроны вековые дубы и сосны. Конезаводу больше полувека, но деревья эти помнят наверняка дореволюционные времена. В их кронах притаился полумрак девственной чащи, и слышны шорох и похрустывание ветвей да пересвист птах. Зяблики, трясогузки и поползни мелькают тут и там, словно мы заехали в лес. Автобус остановился в настоящей роще, и надо было пересечь ее всю, чтобы попасть на территорию конюшен.
Здание института находилось почти в версте отсюда, дальше по уходящей меж дубов и вязов аллее, а здесь располагался сам завод. Центральная конюшня, к которой мы шли, была маточной: здесь стояли кобылы, матки, с жеребятами. Отъемыши, жеребята старше шести-семи месяцев, содержались в двух других корпусах, один из которых мы, проходя, оставили справа. Он находился от нас чуть в стороне, и, приглядевшись, можно было увидеть, что его отделяет неглубокий широкий овражек, поросший кустарником. Где-то позади, как мы слышали, располагались остальные конюшни — еще один маточник, дойное стадо и тренировочное отделение. Все они были причудливо разбросаны по роще, вокруг возвышались дубы в три обхвата, землю пересекали овражки и канавы, росли кусты и трава. Еще немного запущенности — и будет настоящий лес. Зато далеко справа деревья расступались, и взору открывались дорожки заводского ипподрома. Раз в год здесь проходили соревнования на приз Института коневодства. Но сейчас они пустовали — праздник прошел еще в начале месяца.
У высоких массивных дверей маточника нас ждала помощник главного зоотехника, которую нам представили как Светлану Петровну. Еще молодая, со спортивной фигурой женщина, едва кивнув нам, начала говорить. Видно было, что ей приходится выступать с такими лекциями нечасто, и в основном перед студентами и гостями издалека, а потому ее речь немного напоминала доклад, словно она держала перед глазами листы с текстом:
— Мы с вами находимся у так называемого маточника. Зимой здесь содержатся жеребые матки, и здесь же у них происходит выжеребка. Она продолжается с марта по май, и в начале пастбищного сезона весь табун мы переводим на свободный выпас. Всего в заводе имеется пять конюшен на триста денников, при конюшнях — выгульные дворики, крытый манеж, дорожки для тренинга молодняка, — она сделала широкий жест экскурсовода в сторону пустых беговых дорожек, — а также ипподром со стипльчезной трассой и конкурные площадки. Сейчас большая часть работы проходит именно там — мы готовим лошадей на международные соревнования…
Большую часть из того, что она говорила, можно было прочесть в любом отчете или дипломной работе старших студентов в разделе «Краткие сведения о хозяйстве». Дело в том, что испокон веков студенты-практиканты списывают эти сведения или друг у друга, или из одних и тех же «Комплексных планов развития хозяйства на период с… по… год». Сведения эти меняются медленно, устаревают с трудом и мало для кого представляют интерес. Светлана Петровна поняла это по нашим отсутствующим лицам, а может, она сама куда-то спешила и хотела поскорее отделаться, поэтому умолкла и приоткрыла маленькую дверцу в высоких воротах конюшни.
— Маточное поголовье у нас уже на пастбище, в конюшнях остались единицы, — сказала она, посторонившись и пропуская нас внутрь, — но кое-что вы сможете увидеть…
После чуть ли не лесного зеленого колышущегося шатра в конюшне нам показалось сперва очень темно, но потом мы привыкли. Как оказалось, такой полумрак стоит во всех конюшнях мира: узкие маленькие окошки не пропускают достаточно света, а лампы под потолком зажигают лишь зимой, утром и вечером — то ли постоянно введен режим экономии, то ли лошадям и в самом деле так удобнее.
Это был совершенно особый мир, со своими законами и чувствами. Полумрак — он царил в конюшнях всегда, при любой погоде и любых обстоятельствах. К нему приспосабливались столь быстро, что, выйдя на яркий свет, невольно оглядывались назад, стремясь в спасительный сумрак. По словам ученых, начало человеческому роду было положено именно в полутьме, и теперь мы неосознанно стремимся к ней. Здесь в городских, оторванных от природы людях просыпалось то древнее, исконное, что, казалось бы, исчезло раз и навсегда. И, почуяв в себе память предков, чьи поколения были неразрывно связаны с лошадьми, мы, студенты, мигом забыли про экскурсию, про занятие и даже про наших наставников. Светлана Петровна могла говорить что угодно — ее не слушали. Ее голос глуховато звучал где-то на краю сознания, а мы разбрелись по сторонам, погрузившись в мир конюшни.
Все здесь поражало. И звуки — после тишины они буквально оглушали: топот лошадей, фырканье, короткое визгливое ржание где-то за углом, неумолчный перезвон воробьиного чириканья на перекрытиях потолка, скрежет совковых лопат, которыми вычищали денники, далекий говор конюхов.
Лошадей было до обидного мало — начиналось лето и большая часть табуна отправилась на пастбища. Подъезжая к конному заводу, мы по обе стороны дороги видели их — нескончаемые пространства заливных лугов. Где-то там, на их немеренных просторах, сейчас бродили матки с жеребятами. На нашу долю оставалось несколько холостых кобыл и рабочие лошади, коим судьба отказала в удовольствии
