Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова
И все-таки Сергей оказался прав. Когда вечером мы приехали на дойку, всем казалось очень странным и непривычным то, что после основной работы уже не надо идти в сарайчик и поить телят. Оттуда вымели солому и сено, составлявшие подстилку и подкормку малышей, отчистили обнажившийся пол, и помещение обрело удивительно неприглядный вид. В нем не согласился бы ночевать и последний бомж. Конечно, ребята не подавали вида, но мне казалось, что никто не был бы против, если бы появился хоть один теленок.
И наши тайные молитвы были услышаны. До конца месяца оставалось всего дней пять, когда, приехав на утреннюю дойку, мы заметили, что пастухи тащат на чьем-то ватнике крошечного теленка, который тем не менее ведет себя довольно бодро и порывается вскочить. За ними рысью бежала мамаша, то и дело тычась носом в своего отпрыска. Каждый такой тычок провоцировал теленка на новые попытки покинуть ватник. Он уже почти высвободил передние ноги, но никак не мог опереться ими о землю и волочился по траве, мотая головой. Третий пастух, дежурный, подгонял корову сзади, но в этом не было особой необходимости.
— Их как поить перед сном погнали, она и свернула в сторонку, — объяснил он, пока теленка устраивали в сарайчике, а мамашу загоняли к остальным коровам. — Спустилась в бурьян и как пропала. Но ее быстро нашли.
По странному и необъяснимому совпадению теленок опять принадлежал бердниковской корове. Она, сообразив, в чем дело, уже стояла у калитки, помыкивая и всем своим видом требуя, чтобы ей открыли дверцу и поскорее подоили.
Все утро Сергей ходил надутый и такой гордый, словно сам стал отцом. На малыша — сарайчик вплотную примыкал к рабочему месту Сергея — не пускал взглянуть, ссылаясь на то, что иначе мы не закончим дойку вовремя. Но сам-то наверняка то и дело заглядывал внутрь.
Мы столкнулись с ним в конце смены, когда уже стих рев движка доильной установки и пала оглушающая тишина. Сколько раз я ее слышала, столько раз она меня поражала своей внезапностью. В первые дни было счастьем, когда наконец прекращался гул над ухом, но потом, ближе к концу месяца, именно этот мерный мощный звук, перемежающийся сочным равномерным чпоканьем работающих доильных аппаратов, стал казаться для слуха сладкой музыкой. И наступившая тишина означала уже не просто конец очередной дойки, но и возможные неполадки, и хотелось в первый миг снова включить движок, чтобы проверить — все ли в порядке?
В ушах еще звучал, постепенно умирая, рев и грохот, но слух уже привыкал к тишине. Мы заканчивали уборку. Я слила последнее молоко в бидон и, подсчитывая в уме надой, отправилась за свежей водой — промыть аппараты и станок. Навстречу мне попался Бердников. Он не спеша шел к себе, по дороге натягивая на литровую бутылку толстый резиновый рожок.
— Галочка, — произнес он.
Я остановилась:
— Что?
Бердников поднял на меня ясные глаза.
— Телку Галочкой назвали, — объяснил он спокойно.
Можете себе представить, какую я почувствовала гордость!
Через день к моей тезке присоединился бычок, осчастлививший Сейфу. Его назвали Борькой, устав изощряться в фантазировании. А еще через день мы покидали Шаморгу навсегда.
Оба теленка, Галочка и Борька, были слишком малы, чтобы их сдавать, но никто как-то не подумал о том, чтобы они достались дояркам, которые придут после нас. Это были наши телята, и мы собирались забрать их с фермы с собой. Кроме того, за каждого сданного теленка полагалась кое-какая сумма, и никто не желал упускать ее.
Итак, последний раз выключили движок, и оглушающая тишина в который раз пала на холм, где разместился летний лагерь. Такая всепроникающая тишина бывает только после долгого боя, когда тебе кажется, что ты оглох. Еще вчера я хотела, чтобы последний день и час поскорее наступил, а едва подошли долго ожидаемые минуты, вдруг пожелала, чтобы они тянулись подольше. Думаю, нечто похожее чувствовали и все остальные, потому что даже в самый первый день, когда все было в новинку, никто не мыл аппаратов так тщательно, используя порошки и песок, чтобы оттереть совсем уж неприметные пятнышки. Коров в тот день выдаивали до последней капельки и сыпали им комбикорм, не считая, как в последний раз в жизни. Те, у кого сохранилась краска, подправляли метки на крестцах коров, а в промежутках расписывали стены лагеря, оставляя свои автографы, домашние адреса и просто высказывания типа: «Да здравствует Рязань — город-герой!» Не знаю, как другие, но сама я время от времени запасной суконкой протирала коровам бока и спину, вычищала из кисточек на хвостах репьи и катышки присохшей грязи. И считала коров обратным счетом: «Десятая, девятая, восьмая…»
Но вот все закончилось. Последняя корова покинула станки, мы домыли аппараты, выключили мотор и, оглушенные тишиной, двинулись к ожидавшей нас машине. Ребята несли на руках двух телят. Их пристроили в кузове первыми, а потом сели и мы все, и машина тронулась, неспешно съезжая с холма.
Спускался вечер. Мимо нас, совершенно не реагируя на предупредительные гудки, коровы шли на водопой. Прохладный ветер, несущий первые признаки надвигающейся осени, дул в лица. Цна, к берегу которой шло стадо, потемнела, отражая нависшие тучи, и пошла мелкой рябью, словно дрожала. Слегка подпрыгивая на выбоинах, военный грузовик сполз с холма и покатил к Шаморге.
Шабров стоял рядом со мной и тоже смотрел по сторонам и вперед. Ветер трепал его волосы.
— А ты бы еще поехала сюда? — вдруг спросил он у меня, поворачиваясь.
Я знала, какого ответа он ждет:
— Нет. Вряд ли…
— А снова с нами?
— В той же бригаде? — Дождавшись его кивка, ответила: — Куда угодно!
Навстречу ползла пыльная серая дорога. И это была дорога к дому.
Но история на этом не кончилась. Вы могли заметить, что я нигде не упоминала названия нашего отряда — только двух составляющих его бригад. А его вообще и не было — вплоть до последнего вечера.
Мы ужинали в пустой столовой, сдвинув столы вместе, — вся «Шаморга». Бригада «Ух!» уже давно сидела в общежитии, упаковывая чемоданы, а мы не торопились — некоторые из нас собрались заранее, отлично понимая, что потом времени может не хватить.
Тут-то нас и нашел главный зоотехник совхоза.
Поздоровавшись, он сразу подсел к Шаброву, вытащил из портфеля документы и завел с ним скучный для остальных разговор о заключении договора задним числом — как работавшие у них целый месяц подсобные рабочие мы должны были получить
