Лебеди летят над тайгой - Семён Михайлович Бытовой
— Ничего, Никифор, не горюй, — попытался его успокоить Петухов. — Чем за изюбрем с одним билетом по тайге рыскать, лучше ракушки побольше выловим.
— Я, однако, за изюбрем долго не рыскаю, — с некоторой обидой в голосе заметил Никифор.
От Николая Ивановича Петухова я после узнал, что такая неопределенность — сегодня берут ракушку, а завтра вдруг не берут — очень лихорадит артель. Если уж настроился ловить жемчужницу, отправился в глубь тайги на студеную речку, отыскал место побогаче, то хочется и поработать подольше, чтобы и государству польза была и себе выгода. За килограмм чистой ракушки платят пятьдесят копеек. В день ручной драгой можно выловить не меньше пятидесяти килограммов, а когда посчастливится, то и добрую жемчужину найти, ведь каждую ракушку открываешь, очищаешь от мяса моллюска, просматриваешь, нет ли у него в мантии перла.
— Ведь жемчуг, как я слышал, не принимают, — значит, выходит, для собственного удовольствия добываете его?
Николай Иванович смеется:
— Все-таки драгоценность. Может быть, когда-нибудь и до него очередь дойдет, ведь должен в конце концов возродиться жемчужный промысел. Вот дедушка Дятала еще помнит, как здесь на Гаиле жемчуг промышляли. Верно, Аким Иванович?
— Помню, конечно, однако, давно дело то было.
— А нынче за жемчужницей не приходится, как бывало, нырять. Ручной драгой действуем. Скоро увидите, как мы ее приспособили. А ведь было время — ныряли. И мне приходилось. Повесишь на боку сумочку, наберешь побольше воздуха в легкие и кинешься с лодки в воду. Выдернешь со дна ракушку, забросишь ее в сумочку, за другой кидаешься, а если хватает воздуху, то и за третьей. Больше трех ракушек, однако, сразу не брали. Воздуха не хватало...
— Как же вы без руки так ловко действовали? — спрашиваю я, пораженный его рассказом.
Петухов улыбается:
— Приспособился. Главное, чтобы легкие были здоровые, а остальное уж не так сложно. А у меня они, слава те господи, как кузнечные мехи. Прежде, — Петухов улыбается, — бывало, ныряли...
— Чего там! Можно и сегодня мало-мало понырять, — отзывается Никифор, немного повеселевший.
На вид молодому нанайцу года двадцать три. Лицо у него круглое, красноватое от загара, с черными, широко расставленными глазами, порою задумчивое, даже несколько замкнутое. Никифор беспрерывно курит; кажется, что он чем-то недоволен. А причина его недовольства, как я после узнал, была в том, что перламутр приходилось заготавливать от случая к случаю, и промысел этот в конце концов превратился в чисто любительский.
В студеных реках, в тайге, запасы даурской жемчужницы огромны.
Николай Иванович говорит:
— Вот если бы возродить жемчужный промысел! При нынешней технике можно добыть много ракушки. А за последние годы перловицы прибавилось. Посмотрите на отмели — всюду ее следы. Романтический промысел, увлекательный, один из благороднейших на Земле! Давайте возродим его.
Семья Петуховых переселилась на Дальний Восток из Орловской губернии. В 1916 году, отслужив службу в Уссурийском пехотном полку, Иван Иванович Петухов решил остаться в этом полюбившемся ему крае. Он съездил на родину, справил дела и, взяв жену и двух ребятишек, вернулся на Амур. Сперва Петуховы жили под Хабаровском, а когда Иван Иванович получил должность лесного объездчика в таежном районе долины реки Кур, то переехал в Шаманку — небольшое селеньице, где жили русские и нанайцы. С тех пор Петуховы пустили здесь глубокие корни. Николай, старший сын, десятилетним парнишкой уже пристрастился к охоте и рыбной ловле, а когда он увидел, как нанайские ребятишки ловко ныряют за даурской жемчужницей, то быстро вошел к ним в компанию. Однажды он принес матери две белые как снег жемчужинки, и мать не поверила, что их добыл со дна реки ее Николенька. Но дружки-нанайцы подтвердили, что он говорит правду.
— Сам он с лодки кидался, тетя Катя, он уже не хуже любого из нас ныряет за ракушкой...
— Как это кидался с лодки? — испуганно всплеснула руками Екатерина Дмитриевна. — Так ведь утонуть в два счета можно. Господи, что за напасть такая — с лодки кидаться в воду!
С годами нанайцы приучили русских новоселов не только ловить даурскую жемчужницу, но и выслеживать в тайге пантовых изюбрей и заготовлять дорогую кору амурского бархата. Зимой шли они вместе на добычу пушного зверя и даже обкладывали медвежьи берлоги. Со временем русские уже ни в чем не уступали нанайцам, и это еще больше укрепило дружбу между ними.
Словом, Петуховы были из тех, кто всем сердцем полюбили Дальний Восток.
С фронтов Великой Отечественной войны Николай Иванович вернулся, как я уже говорил, без руки, инвалидом. Но не хотелось ему, еще полному сил, сидеть на пенсии — скучно. Привыкший к труду, влюбленный в свой таежный район, он быстро вернулся к работе. Правда, вначале друзья сомневались, справится ли он с одной, да еще левой, рукой. Но когда разделся, повесил на боку сумочку и нырнул с лодки в студеную реку, то друзья поняли, что Петухов еще силен ловить перловицу. А после, когда стали ручную драгу применять, и вовсе не отставал от других. Простая штука — драга, а ведь как ловко с ней! Сделана она в виде грабель с сильно загнутыми внутрь острыми зубьями, а внизу прилажен сачок. Насаженную на длинный шест драгу погружают до самого дна реки; лодка медленно тащит ее за собой, и зубья захватывают торчащие в наклонном положении ракушки и опрокидывают их в сачок.
Аким Иванович Дятала был уже в преклонных годах, лет за семьдесят, но сохранил бодрость и энергию. Маленький, сухонький, на коротких, немного кривых ногах, он казался несколько суетливым и вовсе не имел степенного, стариковского вида, очень характерного для нанайцев. Его широкое лицо с редкими следами оспы было сильно обожжено солнцем и обветрено. Глубокие темные морщины спускались по щекам до самой шеи. Глаза у него были небольшие, острые, с чуть заметной раскосостью. Правда, на белках уже переплелись кровавые жилочки, что свидетельствовало о том, что Аким Иванович в свое время много нырял за даурской жемчужницей.
Дятала прожил всю свою жизнь
