Лесные тайны - Николай Михайлович Мхов
— Демобилизованный, Митя!
Работая на заводе слесарем, Митя не имел возможности надолго и далеко уезжать на охоту и поэтому довольствовался угодьями своего района, где всегда было много охотников, а дичи мало. Но зайчики водились, и я с Митей и по черной и по белой тропе чуть ли не каждый выходной отправлялся в знакомые перелески.
На охоте Митя был вежлив, предупредителен и чрезвычайно заботлив.
— Да вы отдохните. Присядьте, тут удобно, — смахивая шапку снега с пня и укладывая на него шерстяные рукавицы, то и дело уговаривал он меня.
Да, с ним я, откровенно говоря, барствовал.
— Не беспокойтесь, я сам! — отстранял меня Митя от всякой работы.
Особенно не протестуя, я с удовольствием уступал его настояниям — садился, а он заготовлял хворост, бегал за водой, разжигал костер, улаживал на рогульках чайничек и котелок с варевом. Все это проделывалось им споро, без труда, с видимой охотой.
Проплутать весь день по лесу зимой, летом, в дождь, ветер, жару, вьюгу для Мити не составляло никакого труда. Но возвращаться домой пустым, без убитой дичи было неподдельным горем!
— Ну какая это к чертям охота! Ну чего попусту дурь из ног выколачивали! Стыдно домой идти!.. — ныл он тогда всю дорогу.
— Зато какая прелесть в лесу! — стараясь утешить, говоришь ему.
— Прелесть! Прелесть! — бесцеремонно прерывает меня Митя. — А дичи нет! Вот когда бы в рюкзаке лежало тепленькое — вот тогда была бы прелесть.
— Так тебе мяса не хватает? — ядовито спрашиваешь его.
— Да, мяса, добытого мною на охоте, — решительно и раздраженно отрубает Митя и демонстративно уходит вперед, давая понять, что не желает на эту тему вести разговор с сентиментальным, старым чудаком.
Но при иных обстоятельствах он всегда оставался приятным молодым человеком. И когда, по старым неписаным охотничьим правилам — всю убитую дичь делить поровну с товарищем по охоте, я откладывал ему часть из своей добычи, он конфузился, благодарил и деликатно отказывался:
— Спасибо, что вы. Я же все мазал. Это ваш убой.
— Бери, бери, — настаивал я.
И только после этого он соглашался.
Да, Митя не жаден и не скуп. Весь свой заработок он отдает матери. С удовольствием преподносит дорогие подарки своей девушке, милой хохотунье Светлане. Мне всегда было приятно смотреть на их здоровые, цветущие лица, слушать беспричинный, закатистый смех, и поэтому я всегда с удовольствием соглашался «захватить с собой Светланку».
Для этих походов Митя купил ей резиновые сапожки и плащик с капюшоном. На привале он извлекал из рюкзака дорогое вино, недешевые закуски, на покупку которых, возможно, даже тратил специально занятые для этого случая деньги.
Нет, Митя не жаден, но к дичи он испытывал такую алчность, что временами становился неприятен.
— Митя, хватит, пошли домой, — бывало, предлагаешь ему, уже вдосталь настрелявшись.
— Вот тут еще в сечи захватим. Тут еще должен быть выводочек, — аж дрожит весь, умоляя, Митя.
А какое непомерное блаженство, гордость, даже счастье выражало его лицо, когда плечи отягощал увесистый рюкзак с дичью.
Митя не был хвастлив. Он не выставлял дичь напоказ, пристегивая ее к поясу, как делают это многие охотники. Он не любил привлекать к себе внимания: дичь носил в рюкзаке и норовил пройти незаметно — малолюдными переулками. Охотников-позеров Митя не любил.
— Витрина! — презрительно называл их Митя.
Он учился в вечернем техникуме, а Светлана в школе рабочей молодежи. Всю неделю они бывали заняты с раннего утра до поздней ночи. Зато в субботу, наскоро закусив и переодевшись, уходили на каток, уезжали за город на лыжах, шли в кино или в театр.
А в воскресенье чуть свет Митя уже сидел на крыльце и, дожидаясь меня, вел с Громилой приятный им обоим тихий разговор.
И все же расстаться с Митей мне пришлось именно из-за его жадности к дичи. Как-то в конце декабря гоняли мы русака. Громила то уходил из-под слуха, то накатывался густым надрывным гулом, и мы спешили подставиться. Но гон снова круто сворачивал в сторону и затухал где-то за горизонтом.
Вконец измученный, я дотащился до того места, откуда Громила поднял русака, и твердо решил не уходить отсюда до выстрела.
Неутомимый Митя, соскользнув в овражек, выбрался на противоположный край и побежал, жикая лыжами, наперерез гону. Вдруг послышался другой, не Громилы голос. Высокий с захлебом лай, нарастая, катился вдоль леса.
«Экая славная сучонка! — подумал я. — Как азартно, вязко держит! Хорошо бы вот таких два голоса заливистых женских и густой мужской в один смычок — заслушаешься!»
Раздался выстрел. Собака умолкла.
— Добрал, — решил я и медленно двинулся к опушке, желая посмотреть собачку и ее владельца.
Снег лежал глубокий, плотный. Широкие лыжи, не проваливаясь, легко скользили, оставляя приметный, ровный след. Усталый, опустился я на заснеженный пень у опушки голого березняка. День выдался морозный, весь в сверкающих брызгах негреющего солнца, в искристой белизне снега и хрустальной певучести звуков. Я сидел как зачарованный.
Вдруг послышались грубые окрики, ругань, вспугнувшие мою сказку… Я поспешил на голоса и вскоре увидел, как по колена в снегу стояли два охотника, готовые броситься друг на друга. Между ними лежал беляк.
Оказалось, что Митя убил зайца из-под собаки незнакомого охотника и хотел забрать его себе. Хозяин собаки запротестовал. Тогда, сбросив рюкзак и положив на него ружье, Митя стал подступать к охотнику с кулаками. Малый оказался не из трусливых — тоже принял боевую позу, и, не вмешайся я, драки бы не миновать.
— Заяц не твой! — сдерживая негодование, обратился я к Мите.
— Как не мой, когда я его убил! — воскликнул он.
— Ты не имел права стрелять из-под чужой собаки, — кричал охотник.
— Здрасте! — издевательски поклонился ему Митя. — Стало быть, пусть заяц уходит, а ты стой и смотри.
— Заяц принадлежит хозяину собаки, которая его гонит. Стрелять ты мог, но заяц не твой, — урезонивал я Митю.
Но простая, испокон века существовавшая охотничья мораль Мите была недоступна.
— Я собаку не трогал, — горячился он. — Я зайца бил, и принадлежит он тому, кто его убил, а не тому, кто на него брехал.
Только угроза, что я немедленно сниму с гона Громилу и больше никогда не пойду с ним на охоту, заставила Митю отказаться от зайца.
— На, черт с тобой, пользуйся чужой добычей, — раздосадованный и уверенный в своей правоте, швырнул к ногам охотника белячка Митя.
