Джон Кац - Год собаки
И Гомер и Девон заулыбались мне в ответ.
Постскриптум
Взошла луна и залила мою постель в горной хижине ослепительным холодным светом.
Я открыл глаза. Гомер сидел в изножье кровати и смотрел в окно на силуэты деревьев, качающих ветвями на ветру. На стенах и на одеяле плясали тени. Девон лежал рядом со мной; он тоже проснулся — и насторожился, пытаясь понять, что происходит.
Я никогда не пропускаю полнолуние в горах. Вот и сейчас встал, накинул халат поверх фланелевой пижамы, сунул босые ноги в тяжелые ботинки и вышел на вершину горы. В хижине было холодно, но, когда пронзительный ветер ударил мне в лицо, маленькая спальня показалась мне теплой и уютной.
Долина купалась в холодных лунных лучах, и на лужайках плясали смутные тени. Внизу лоскутным одеялом простирались поля и пастбища; кое-где, словно узелки вышивки, виднелись фермы и силосные башни. Если бы полнолуние бывало каждую ночь, я бы, наверное, переселился в горы.
Овчарки, чувствуя, что происходит что-то необычное, не бросились, по обыкновению, охотиться за барсуками. Они понимали: это не обычная прогулка — поэтому шли рядом со мной, ожидая, что же будет.
Луна огромным серебряным блюдом висела над землей. Порой ее лик заволакивали облака. Ветер пробирал меня до костей: зима никак не хотела уступать дорогу весне. Сейчас я завидовал собакам, их нечувствительности к погоде.
Я хлопнул в ладоши и двинулся вниз, в долину. Девон и Гомер ждали этого сигнала: они бросились бегом в открытое поле. Никого не преследовали, не играли, не гонялись друг за другом — просто бегали широкими кругами, наслаждаясь свежим воздухом, простором и собственной силой.
Сам того не сознавая, я остановился на любимом месте Джулиуса. Сегодня днем я развеял прах Джулиуса и Стенли на горе и в долине, некоторую его часть — на этом самом месте. Горсть праха Стенли я сохранил, чтобы развеять его над Баттенкиллом, где мой пес так любил плавать.
Дело в том, что я устал скорбеть. Слишком часто мне приходилось объяснять, где мои лабрадоры и что с ними произошло. Слишком часто я рассказывал об их болезнях и принимал соболезнования.
Вот почему сегодня я развеял их прах, смешав его, чтобы и после смерти лабрадоры оставались вместе. Потом сел на землю и несколько секунд провел в молчании. Овчарки, как всегда, прочли мои мысли. Девон интуитивно понимает, когда мне грустно; он поспешил ко мне и начал лизать мне щеки. Гомер, обычно мало интересующийся чужими переживаниями, тоже подошел и положил голову мне на колени. Я простился с Джулиусом и Стенли: все было сделано, все сказано и пора расстаться с мертвыми и жить дальше.
Год собаки подходил к концу.
Настала пора вернуться к нормальной жизни: больше времени уделять работе, друзьям, прочим моим обязанностям, которыми я в этом году так или иначе пренебрегал. Новые собаки, занятия с ними, скорбные раздумья об ушедших лабрадорах — все это отнимало слишком много времени и сил. Но настало время двигаться вперед.
Почти двенадцать месяцев прошло с тех пор, как в мою жизнь ворвался Девон. Мои псы были верны мне, а я — им. Мы выполнили все данные друг другу обещания. И мне не в чем себя упрекнуть.
Люди часто говорят, что не представляют, как можно, потеряв собаку, завести новую. Понимаю это чувство, но сам его не разделяю.
Когда наступит ужасный день и мне придется проститься с Девоном и Гомером — а это рано или поздно произойдет, ибо, увы, собачий век короче человеческого, — надеюсь, хромота не помешает мне поспешить в Ньюаркский аэропорт за новым четвероногим членом семьи.
И сейчас, сидя на пороге своей хижины в призрачном свете полной луны, я думал о том, что жизнь моя неразрывно связана с жизнью этих четырех псов. Вот двое из них носятся по лужайке, наслаждаясь своей молодостью и радуясь жизни. Вдруг Девон разворачивается, пристально смотрит на меня — и бросается ко мне.
Поняв, чего он хочет, я раскрываю ему объятия. Черно-белый клубок шерсти и мощных мускулов («самонаводящийся снаряд» — назвала его однажды моя дочь) с размаху бросается мне на грудь, лижет в обе щеки. К шкуре его прилипли веточки и сухие листья, огромные выразительные глаза блестят радостью и любовью.
Мы крепко обнимаемся под пронизывающим ветром. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы — должно быть, от холода. А с лужайки недоуменно смотрит на нас удивленный этими внезапными «нежностями» Гомер.
Нас снова трое, и мы — одна команда. Но это объятие холодной лунной ночью на вершине горы только для нас двоих, для меня и Девона. Оба мы сражались за свою дружбу — и заслужили счастье.
