Охота пуще неволи - Анатолий Иванович Дементьев
Сверкнула полоска воды — Миасс. На берегу теснятся кусты боярышника, вербы, черемухи. Река не спеша песет мутно-зеленую холодную воду. По отмели противоположного берега бегают непоседы-кулики.
Я останавливаюсь, заряжаю ружье. День сегодня выдался пасмурный. Солнце то выглянет из-за хмурых облаков, то спрячется. Иногда налетают порывы холодного ветра.
Иду осторожно, зорко смотрю по сторонам. Слева поднимается селезень-чирок. Я скрыт кустами, птица меня не видит. Над головой раздается торопливый свист крыльев — фьють-фьють-фьють. Навскидку даю выстрел. Чирок круто берет вверх, потом падает в воду недалеко от берега. Достаю его и долго рассматриваю сверкающее брачное оперение. Волнение охватывает меня, как и в тот памятный день, когда была убита первая в жизни утка. Кладу чирка в сетку, перезаряжаю ружье.
Незаметно подкрадываются сумерки. Пора подумать о ночлеге. В сетке у меня три чирка и кряковый селезень. Трофеи первой охоты невелики, но я доволен. На ночь решаю остановиться там, где всегда ночевал с Юрием: на небольшом островке вблизи развалин водяной мельницы.
«Наверное, Юрий поступил бы так же, доведись ему снова попасть в эти места», — думаю я, шагая к плотине. Место нашего старого привала изменилось. Вокруг буйно разрослись кусты, все опутано высохшей травой и крапивой. Маленькая лужайка почти исчезла в этой массе растительности. В десяти шагах видна вода — широкое плесо, обрамленное желтым тростником.
Теперь здесь, пожалуй, не очень-то выгодно устраивать ночлег, можно найти место получше, но я решаю остаться, «по традиции» — как говорю себе.
Снимаю порядком нарезавшие плечи рюкзак, сетку с дичью, ружье. Нарубаю сухих веток и развожу небольшой костер. Огонь весело лижет дерево, струйки дыма, извиваясь, тянутся вверх.
Пока закипает чай, устраиваю постель из сухой травы и заготавливаю на ночь дрова.
Низкие облака скрывают звезды. Слышно, как у берега плещет вода и где-то сонно крякает утка. Золотистые искры взлетают вверх, кружатся и гаснут. От огня разливается приятная теплая волна.
Все так же, как и семь лет назад. Только сегодня я один, нет со мной Юрия. Тоскливо.
После ужина подбрасываю в костер потолще дров и укладываюсь на ночь. Немного холодно, но спать можно. Пролетающие птицы время от времени тревожат ночную тишину своими криками. Отвыкнув от ночевок у охотничьего костра, я долго не могу заснуть. Вспоминаю прошлое, службу в армии. Мысли туманятся, слух притупляется, и постепенно сон овладевает мной.
Во сне вижу что-то тревожное и просыпаюсь. Дрова в костре догорают. Я встаю, подбрасываю в огонь немного толстых веток и закуриваю. До рассвета осталось около часа. Спать больше не хочется. Собираю и тщательно укладываю в рюкзак вещи.
От реки дует ветер. Низко надо мной бесшумно проносится крупная птица, вероятно, сова. Небо очистилось от облаков, тускло поблескивают редкие звезды.
Занимается рассвет. Я направляюсь вверх по Миассу, рассчитывая перебраться на левый берег по старой запруде. Осматриваю каждую заводь, заглядываю во все уголки. Поднятый мною шум заставляет взлететь двух кряковых уток. Они удаляются на восток, делают широкий круг и поворачивают обратно. В то время как птицы пролетают над кустами, стреляю по селезню. Он падает поблизости. Разыскав убитую птицу, перехожу на другую сторону островка. Там раньше, помнится мне, всегда встречались лысухи.
С каждой минутой делается светлее. Розовая полоска румянит восточную часть горизонта. По тропинке выхожу к небольшому плесу. Прикрываясь кустами, осторожно спускаюсь к самой воде и вижу четырех плавающих шилохвостей. Утки, не замечая меня, ныряют, чистят перья, хлопают крыльями.
Так, согнувшись, я не двигаюсь, соображая, что делать дальше. Место попалось неудобное — приходится отойти в сторону и встать на колено. Уперев приклад ружья в плечо, долго целюсь в селезня: то мешают ветки, раскачиваемые легким ветром, то селезень отплывает к уткам, будто нарочно прячется за них.
Наконец выбираю подходящий момент, и в ту минуту, когда готовлюсь нажать спуск, справа гремит выстрел…
От неожиданности едва не падаю в воду. Три шилохвости взлетают, одна остается на воде. Раздосадованный поднимаюсь, отряхиваю приставшую к брюкам грязь.
Кто же стрелял? Слышу треск ломаемых веток, чьи-то шаги.
На лужайку выходит охотник в болотных сапогах и брезентовой, выгоревшей на солнце, куртке. В руках у него ружье. Не видя меня, он быстрыми шагами идет к мелкому месту. Незнакомец поднимает голову, озабоченно глядит в сторону шилохвости. Не соображая, что делаю, кричу:
— Юрий!!
Удивленный охотник останавливается. Я выбегаю из кустов ему навстречу.
— Юрий! Дружище!
Да, я не ошибся, это он, мой друг детства и юности, Юрий.
Товарищ не сразу признает меня. На его лице недоумение, растерянность, потом — светлая, мягкая, такая знакомая улыбка.
— Как, ты?! И здесь!..
Сколько радостного волнения, теплоты в его словах, в слегка дрожащем голосе!
Забыв обо всем, мы бежим друг другу навстречу, не разбирая дороги, напролом через кусты, лужи воды и горячо обнимаемся. Безмерно счастливые, смотрим восторженно один на другого, вместе заговариваем, и оба смущенно умолкаем. Отходим немного в сторону, садимся на бугорок, покрытый прошлогодней травой, и забрасываем друг друга беспорядочными вопросами. Смеемся, шутим, не замечая того, говорим очень громко и возбужденно. Мы снова чувствуем себя школьниками, будто и не было долгих и трудных семи лет.
Я смотрю на Юрия и про себя отмечаю, как сильно он изменился за эти годы. Улавливаю в лице, в движениях, в манере говорить что-то новое, чего раньше не было.
— Как ты возмужал, дружище! — замечаю я, хлопая товарища по широкой спине. — А ведь я все еще представлял тебя таким, как в день отъезда.
Юрий смеется.
— А ты на себя посмотри, ты-то каким стал. Мимо десять раз пройдешь и не узнаешь.
— Почему ты не пришел ночевать на наше старое место, к заливу Лысухи?
При упоминании об этом заливе, название которому мы придумали сами, Юрий улыбается и мечтательно говорит:
— Да-а-а. Залив Лысухи, лес Белой куропатки. Не забыл, значит? А я теперь не в городе живу, а на мельзаводе, недалеко отсюда. Сплю дома, а на рассвете иду к реке.
Уже солнце поднимается над лесом, рассыпая золотые снопы лучей над рекой, уже из деревни Шершни доносятся мычание коров, стрекотание мотора, и чей-то высокий голос повторяет одну и ту же фразу: «Иван, поедешь в город? Иван, поедешь в город?» — а мы все сидим и разговариваем, забыв про охоту, забыв обо всем на свете. Вспоминаем школьные годы, товарищей, любимых и нелюбимых учителей, наши безобидные проделки. Потом рассказываем, что каждому
