Однажды в зоопарке - Александр Ефимович Курляндский
Глазам Гаврилыча предстала такая картина:
Петух сидел на шкафу… А в гнезде… В гнезде, среди осколков скорлупы, шевелился птенец. Но это не был птенец! Это было какое-то странное скользкое существо. Без ножек-ручек, без перьев и крылышек.
«Ничего, — решил Гаврилыч. — Вырастет — похорошеет. Как гадкий утёнок».
Гаврилыч насыпал в зимнюю шапку геркулесу, взял портфель и отправился на работу.
Когда он вернулся, петух перебрался со шкафа на люстру.
Геркулес был цел, а маленький симпатичный змеёныш пил молоко. Бутылка с молоком лежала на полу, и по мере выпивания, змеёныш вползал в неё всё глубже и глубже.
Добравшись до дна, с бутылкой на голове, змеёныш прополз в угол и поставил её рядом с другими пустыми молочными бутылками.
Заметив удивлённый взгляд Гаврилыча, змеёныш подмигнул ему. Мол, привыкай, Гаврилыч. То ли ещё будет!
И действительно.
Змеёныш оказался жутким проказником.
Он часами раскачивался на люстре. Уцепившись хвостом за батарею отопления, открывал холодильник. Съедал самые вкусные вещи, а Гаврилычу и петуху оставлял лишь пакетные супы.
Спал змей в тёплой постели Гаврилыча, и тому оставалось ночевать на холодном полу.
Но особенно проказник любил всякие розыгрыши.
Свалиться с люстры на голову петуха. Залезть к Гаврилычу в ванну, когда он мылил голову, и закрутить кран. Свернуться колесом и со свистом прокатиться по коридору.
Однажды он отколол такую штуковину. Вполз вместо ремня в брюки Гаврилыча и отправился с ним на работу.
И представьте картинку. Гаврилыч едет в троллейбусе, и вдруг «ремень» на брюках расстёгивается.
И на глазах всего честного народа Гаврилыч остаётся в одних, белого цвета, трусах.
А шутник просто захлёбывается от счастья.
Это было последней каплей. Терпению Гаврилыча пришёл конец.
Он отправился в аптеку. Купил в аптеке сонные таблетки. Растворил их в молоке и налил это «молочко» в блюдечко змею.
Сам змей с любопытством наблюдал за всеми приготовлениями в замочную скважину. Он свесился с дверной ручки и с трудом удерживался от смеха. Так потрясла его хитрость Гаврилыча.
Через некоторое время в блюдечке было пусто. Змей «спал» мёртвым сном. На самом деле он только делал вид, что спит. Всё «молочко» он вылил в мисочку петуху.
Гаврилыч упаковал «сонного» змея в дорожную сумку и отправился в лес.
Там он достал его из сумки, положил под ольховый куст и радостный возвратился домой.
Когда он вернулся, петух спал мёртвым сном. И никак не реагировал на возвращение Гаврилыча.
Наконец-то Гаврилыч зажил спокойно.
Никто не падал на него, не шипел, не устраивал дурацкие розыгрыши. Красота, да и только!
Конечно, скучнее стала жизнь. Серее. Безрадостнее. Если честно, тоска зелёная! Не жизнь, а жалкое существование.
И в ту самую секунду, когда до Гаврилыча дошла эта простая истина, он зацепился ногой за верёвочку и грохнулся об пол.
А верёвочка свернулась колесом и со свистом покатилась по коридору.
Петух проснулся и, кукарекая, помчался вдогонку.
А Гаврилыч бросился к холодильнику и стал доставать оттуда сгущённое молоко, сливки и прочие вкусные вещи.
Вот такая история.
Про Гаврилыча и его змея.
Про шутку и весёлые розыгрыши. Нужны ли они? Это вам решать, ребята.
Девочка и слон
Родители давно обещали сводить Маню в зоопарк.
Обещали и обещали, обещали и обещали, обещали и обещали… Скоро в школу идти, в первый класс, а они всё обещают. И никак своё обещание не выполнят. То картошку надо сажать, то огород поливать.
Но сегодня, наконец, утром все сели в электричку и поехали в город, в зоопарк.
И надо же! Ехали-ехали, ехали-ехали, ехали-ехали, ехали-ехали…
А в зоопарке — ремонт! Клетки — настежь, в клетках — никого. Всех жильцов разобрали.
И тут Маня увидела слона.
А слон увидел её.
Она смотрела на слона, а слон смотрел на неё.
Всю свою сознательную жизнь слон провёл в зоопарке. Здесь он родился, здесь учился. Звали его Радж. В честь знаменитого индийского актёра Раджа Капура.
— Слоны хорошие работники, — вдруг сказал папа. — А нам сарай надо перекладывать. Дрова возить. Может, возьмём?
— Возьмём, возьмём! — подпрыгнула Маня.
И взяли.
Папа позвонил из автомата своему армейскому другу. Тот примчался на военном грузовике. Сзади у грузовика был ещё и внушительный прицеп.
Радж гордо взошёл на прицеп по наклонным доскам. Доски прогибались и пружинили. Но выдержали. Им и не такое приходилось выдерживать. По ним однажды даже трактор въехал, застрявший в грязи.
Слона перевязали верёвками, будто подарочный торт, и поехали.
Прицеп уютно поскрипывал, прохожие восторженно покрикивали, а машины приветственно гууууууууууууууууууууууу-деееееееееееееееее-еели.
Ехали, ехали. Наконец, приехали.
Вся деревня высыпала из домов встречать слона.
Такого здесь ещё не видели. Волки в здешних местах водились, медведи когда-то были. Но слоны?!
Радж был рад всеобщему вниманию. Он неторопливо сошёл с прицепа. Поклонился. Помахал собравшимся хоботом.
Деревенские жители были в восторге:
— Какой умный, какой воспитанный! Ай да слон!
Раджа ввели в открытые ворота. Извинились перед соседями, что не зовут в гости. И… закрыли ворота.
Наступил вечер.
За силуэтами деревьев полыхал оранжевый закат.
Радж ни разу в своей жизни не видел заката. В зоопарке перед его глазами всегда была бетонная стена. А если он поднимал голову, то видел лишь клочок неба. Там, где бывает закат, возвышались дома. Однажды он увидел закат, но отражённый в окнах высотного дома. Он мелькнул только на секунду. И погас. А этот полыхал и полыхал. И краски были такими яркими. Такими… Как в далёкой Индии — родители рассказывали.
Ужинали в конце участка, рядом с банькой. Хозяева пили молоко, мазали на хлеб мёд. А перед Раджем поставили ведро с морковкой, капустой и ранними летними яблоками.
Радж аккуратно брал еду хоботом и отправлял в рот. Все восхищались: как он это ловко делает! Никто не догадывался, что Радж больше любил бананы и груши, а не морковь, капусту и эти кислые яблоки.
Потом Радж сказал всем «спасибо» и отправился спать.
Он хотел устроиться на улице, рядом с копной сена, но его проводили в сарай. Из Индии гость, как бы не простудился.
Сарай был очень просторный. В нём жили ещё куры и утки. И старенькая корова Дуська. Молока она не давала, и держали её из жалости. Она ещё
