Джеральд Даррелл - Юбилей ковчега
Оставшись без денег, я начал, по настоянию моего старшего брата, писать. Мне повезло. Первая же книга попала, как говорится, в яблочко, и последующие не уступали ей в популярности. Пользуясь тем, что фортуна повернулась ко мне лицом, я снова стал подумывать о своем зоопарке. Взяв у своего добросердечного многострадального издателя в долг двадцать пять тысяч фунтов (под еще не написанные шедевры), решил попробовать организовать зоопарк на юге Англии. И убедился, что сменяющие друг друга лейбористские правительства окутали страну такой смердящей кафкианской атмосферой бюрократии, что рядовой обыватель не мог и пальцем шевельнуть из-за крепких пут канцелярщины. Получить от местных властей соизволение на самые элементарные дела было невозможно, не говоря уже о столь необычном, как зоопарк. Тогда я, по совету издателя, отправился на Джерси — дивный маленький самоуправляющийся остров, — где уже через несколько часов после приземления в местном аэропорту нашел Поместье Огр, а до истечения двух суток оформил все нужные разрешения.
Должен, однако, сказать, что к осуществлению своей затеи я приступил отнюдь не очертя голову, не посоветовавшись со знающими людьми. Сперва я обратился ко всем известным мне авторитетам в области зоологии, одобрительно относящимся к размножению животных в неволе. Начал с Джеймса Фишера, великого орнитолога и специалиста по зоопаркам. Он подбодрил меня, заявив, что я спятил.
— Ты сошел с ума, дружище, — сказал он, уставившись на меня из-под шапки седых волос, придающих ему сходство с весьма озабоченной старой английской овчаркой. — Да-да, сошел с ума. Нормандские острова? Ни в коем случае!
С этими словами он подлил себе еще джина из моей бутылки.
— Но почему, Джеймс? — спросил я.
— Слишком далеко, конец света, — объяснил он, подкрепляя свои слова негативным жестом. — Кому, по-твоему, взбредет на ум отправиться на какой-то чертов остров где-то в проливе, чтобы полюбоваться твоей затеей? Безумная идея. В такую даль я не поехал бы даже ради твоего джина. Из чего тебе должно быть ясно, как я отношусь к этому плану. Тебя ждет полное разорение. С таким же успехом ты мог бы открыть дело на острове Пасхи.
Откровенное суждение, но не слишком вдохновляющее…
Я посетил в Клере Жана Делакура с его знаменитым собранием птиц. Замечательный орнитолог и птицевод, Жан путешествовал по всему свету, коллекционируя птиц и описывая новые виды, его перу принадлежат солидные труды о птицах самых глухих уголков земли. Во время двух мировых войн его огромные, ценнейшие орнитологические коллекции уничтожались немцами. Большинство людей сдались бы, он же после второй мировой войны в третий раз начал восстанавливать свою коллекцию.
Мы прогуливались по чудесному заповеднику, любуясь птицами и млекопитающими, и Жан не скупился на добрые советы, которым не было цены, учитывая его огромный опыт. По бархатистому газону мы спустились на берег озера, где на столике для нас был приготовлен чай. Отдыхая, слушали веселые голоса гиббонов на островке посреди озера, смотрели, как по зеленой лужайке важно шествуют розовые, точно бутоны цикламена, фламинго, сопровождаемые фазанами, нарядными банкивскими курицами и павлинами, небрежно волочившими по траве хвосты, словно усеянные драгоценными каменьями. Собравшись с духом, я решил поделиться с величайшим орнитологом Франции своими взглядами на охрану фауны.
— Скажи мне, Жан, ты ведь уже более шестидесяти лет занимаешься этими вопросами…
— Верно, — отозвался похожий на Уинстона Черчилля тучный мужчина с акцентом, коему позавидовал бы Морис Шевалье.
— Так вот, — продолжал я, — как по-твоему, есть еще надежды на то, что нам удастся сохранить животный мир?
Он поразмыслил, опираясь подбородком на руки, сжимающие набалдашник его трости.
— Есть, — произнес он наконец, — есть надежды.
Меня обрадовало оптимистичное суждение столь крупного авторитета.
— Если мы станем людоедами, — добавил Жан Делакур.
Дальше я отправился за консультацией к сэру Питеру Скотту, который, как всегда, выслушал меня с большим интересом. Питер, пожалуй, единственный среди ведущих деятелей в области охраны фауны, верит в идею размножения животных в неволе, потому-то, в частности, он основал свой всемирно известный Трест по охране водоплавающих птиц. Питер щедро поделился со мной своим опытом, останавливаясь на затруднениях, с коими сталкивался. Разговаривая, он в то же время заканчивал писать большую картину — заход солнца над болотом с летящими к берегу гусями. Глядя, как под его небрежными мазками словно чудом рождается изображение, я вспомнил историю, рассказанную одной моей знакомой, тоже художницей, обожающей писать лошадей — рысаков и тяжеловозов. Она посетила Питера, чтобы получить от него советы по поводу ее первой выставки. Он любезно принял ее в своей мастерской, облаченный в разноцветный шелковый халат, и так же был занят писанием картины — закат, болото, летящие утки… В разгар беседы, когда она жадно слушала его мудрые наставления, зазвонил телефон.
— Черт! — воскликнул Питер, хмуро глядя на полотно.
Однако тут же лицо его прояснилось и он повернулся к гостье:
— Послушайте — вы ведь художница, будьте добры, закрасьте желтым цветом клювы уток, пока я буду говорить по телефону.
К счастью, от меня Питер не потребовал художнических подвигов в обмен на консультацию.
Без одобрения со стороны старейшины биологического цеха сэра Джулиана Хаксли, казалось мне, моей идее будет недоставать, так сказать, знака качества. До сих пор он никогда не отказывал мне в помощи, но я опасался, что новый грандиозный план может встретить у него отпор. И напрасно опасался, потому что он сразу загорелся, как загорался любой новой идеей, даже самой вроде бы незначительной. Успокоившись, я сел пить с ним чай, и мы всласть поболтали обо всем на свете — от чилийской араукарии до найденной в одной патагонской пещере шкуры мегатерия, от состава пищи нарвалов до странной адаптации зубов пойманной мной в Гвиане ящерицы, позволяющей ей с великой легкостью разгрызать и поедать огромных улиток. Сэр Джулиан получил от меня серию фотографий, иллюстрирующих этот процесс, и они весьма его заинтересовали.
— Кстати, о фотографии, Даррелл, — сказал он под конец нашего застолья. — Вы видели фильм, который молодой Эттенборо привез из Африки, об этой львице… как ее, Эльсе? Которую вырастила эта мадам Адамсон.
— Не видел, сэр, — ответил я. — К сожалению, пропустил.
Он поглядел на часы.
— Сегодня вечером будет повторный показ, посмотрим?
Величайший из здравствующих английских биологов и я разместились на стульях перед телевизором, и Хаксли включил его. Мы молча смотрели, как Джой Адамсон гоняется за Эльсой, как Эльса гоняется за Джой Адамсон, как Джой Адамсон возлежит на Эльсе, как Эльса возлежит на Джой Адамсон, как они вместе лежат на кровати и так далее. Наконец фильм кончился, Хаксли наклонился и выключил телевизор. Я молча ждал, что он скажет.
