Юрий Цеханович - О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум

Матвей Иванович уехал, а мы последовали его совету, уселись отдыхать, к тому же мы очень проголодались, ведь с утра ничего не ели.

Сидим на мягкой, пахучей траве, еще не успевшей просохнуть после грозы, жуем взятую из дома еду и разговариваем. И, конечно, все о Матвее Ивановиче и его щуках.

Оказалось, что Матвей Иванович, несмотря на свой суровый вид, понравился всем ребятам. Шурке понравилось даже то, что он «говорит, как по книжке читает», как он выразился. Я, конечно, был очень доволен этим и горд за Матвея Ивановича, — ведь это через меня ребята с ним познакомились!

Матвей Иванович вернулся скоро и привез еще одну щуку, на этот раз не очень большую. А мы покончили с едой и стали к рыбалке готовиться. Показали мы Матвею Ивановичу свои снасти, удилища, жерлицы. Он через очки осмотрел их тщательно и советы дал, как наладить. А потом посоветовал нам, кому куда пойти и за какой рыбой. Володю с Андрейкой, у которых жерличек не было, послал удить с мостика, там, по его словам, крупные окуни хорошо берут. А нам с Шуркой посоветовал живцов наловить и жерлички поставить и места указал, где их ставить надо. А сам пошел на сарай соснуть.

Мы так и сделали. Володя с Андрейкой на мостик ушли, а мы с Шуркой спустились тут же под берег и уселись с удочками. Я около большого куста сел, Шурка немножко поодаль, а около него Вася присоседился.

— Я, — говорит, — с Володькой не пойду, с дразнилой. Я с вами.

Сидим. Щуки Матвея Ивановича не идут у меня из головы. Скорее бы, думаю, наловить какой ни на есть мелочи да поставить жерлички, чтобы они успели и вечер простоять и всю ночь. А уж щука попадет наверняка: ведь мы на Прорве, на той самой Прорве, которая мне по ночам снилась. А кроме того, ведь сам Матвей Иванович места нам показал, где жерлички поставить, а уж он-то знает. Только бы вот поскорее живцов наловить!

А живцы как раз и не клюют. Поплавок стоит в воде, как воткнутый, даже не покачнется. Посмотрел на Шурку — и он сидит неподвижно да на воду смотрит. А Вася так просто прилег на травке и дремлет. А меня нетерпение разбирает.

— Шурка, — спрашиваю, — почему же не клюет?

— А потому, что жор щучий. Мелкая рыба попряталась вся.

— Что же делать-то? Может быть, на другое место куда-нибудь пойти?

— На другом месте то же будет. Матвей Иванович тут же удил. Сиди да жди. Может быть, и клюнет.

Снова сидим. От нечего делать размотал я другую свою удочку, большую, окуневую, с толстой леской и большим крючком и тоже забросил, а сам и не знаю зачем.

Наконец, Шурка вытащил одну за другой двух сорожек. Ну, думаю, еще трех рыбок поймать бы им и можно жерлички ставить — их всего у нас пять.

А время к вечеру идет — солнышко уже заметно опустилось, и комары появились.

Клюнуло, наконец, и у меня на маленькую удочку. Вытаскиваю — ерш! Эх, думаю, на что мне тебя! Ведь тебя никакая щука не возьмет. Вон ты какой колючий! Хотел уж было опять его в воду бросить, а Шурка спрашивает:

— Чего поймал?

— Ерша, да куда его?

— Нет, и ерш пригодится. Сади его в ведро!

— Да ведь на ерша щука брать не будет!

— Отчего не будет? Кто тебе сказал?

— Никто не сказал, а я так думаю — ведь он колючий!

— А ты не думай! Для тебя колючий, а для щуки нет.

— А вот погоди, — говорю, — спросим у Матвея Ивановича.

— Спросим, а пока его в ведро клади. Вася, принеси-ка ерша да опусти в ведро.

Вася взял у меня ерша и снес его к Шурке и в ведро бросил. В это время у меня снова клюнуло, и еще ерша вытащил и тоже Васе отдал. Забросил удочку, опять клюнуло, вытаскиваю — снова ерш! В десять минут наловил я еще штук пять ершей, да Шурка поймал несколько и говорит:

— Ну, хватит, поедем жерлички ставить.

А мне не хочется — на ершей. Не верится мне, что на них может взять щука. Такие они колючие — все пальцы я о них исколол. Как она их в рот возьмет?

Однако делать нечего! Других живцов нет.

— Сейчас, — говорю, — только удочки замотаю.

— Да ты оставь их так. Пусть они стоят. Ерш на них возьмет.

— Ну, ладно, — говорю. А сам взглянул на свою большую удочку и вижу, что поплавок у ней утонул. Ах, думаю, не иначе, какая-то крупная рыба взяла. Вытаскиваю, гляжу, и тут ерш, да еще маленький, а весь большой крючок в рот забрал. Даже досадно мне стало. А ну тебя, думаю! И забросил опять леску в воду с ершом на крючке, а удилище в берег воткнул.

Сели мы с Шуркой в лодку, захватили ведро с живцами и поехали жерлички ставить. Посмотрел я в ведро, вижу — одна из Шуркиных сорожек уже вверх брюхом плавает и для жерлички уж не годится. Эх, думаю, теперь только на последнюю сорожку и рассчитывать можно, а на ершей — кто их знает, берет ли их щука!

С непривычки долго мы провозились с жерличками. Колья пришлось искать, втыкать их в грязный илистый берег. Устали, испачкались, измокли. А главное — комары нас так искусали, что у нас и щеки, и уши, и шеи распухли и страшно чесались. А руки у нас грязные — и в рыбной слизи, и в иле, и в глине. В конце концов мы такие узоры расписали у себя на лице и на шее, что взглянуть страшно. Даже от Шуркиной всегдашней аккуратности и щеголеватости следа не осталось, а обо мне уж и говорить нечего — как поросенок весь вымазался.

Жерлички — одну с сорожкой, а остальные с ершами — мы все же неплохо поставили, постарались. Но меня все время сомнение грызло — будет щука на ерша брать или не будет? Неужели так и не поймаем щуки?

С этим вопросом я, прежде всего, и обратился к Матвею Ивановичу, когда мы подъехали к нашей стоянке.

Матвей Иванович и Федя были на берегу. Матвей Иванович сидел и трубочку свою посасывал, а Федя полулежал около него с мечтательным видом и веткой ивовой отмахивался от комаров.

Я на берег вышел, а Шурка в лодке остался, чтобы от грязи отмыться.

Матвей Иванович меня успокоил. По его словам выходило, что щука на всякую рыбу берет, с которой она вместе живет, и особенно охотно на ту, которой всего больше в реке.

Я совсем было удовлетворился этим, но спрашиваю:

— А вы, Матвей Иванович, своих щук тоже на ерша поймали?

— Нет, я их поймал на сорожку. Сегодня поутру за мостом, в узком месте Прорвы я сорожек наудил. Там щук меньше, а потому и мелочь попадалась.

— А почему же, Матвей Иванович, вы на ерша жерлички не поставили?

— А потому, молодой человек, что я ими пренебрегаю. Дело иметь с ними не люблю, так как вид у них чрезвычайно гнусный и отталкивающий.

То-то и есть, думаю, что вид-то у ерша, действительно, самый гнусный и щука его не захочет. А Матвей Иванович посмотрел на меня через очки и говорит:

— А вы бы, молодой человек, последовали примеру вашего товарища и помылись бы. А то у вас все лицо и шея наподобие новозеландского папуаса разрисованы глиной.